Кап, иди сюда!

Я, наверно, устал и хотел есть, но главное — мне было скучно. Я пробовал петь, скакать на одной ноге, читать стихи, идти задом — всё было неинтересно.

Потом я придумал: пройти четыре шага и повернуться. И опять четыре шага. Раз, два, три, четыре. Кругом… Раз, два, три, четыре. Кругом… Раз, два…

— Смотрите, ребята, псих идёт! — услышал я.

Я остановился. Голова немного кружилась, поэтому я не сразу увидел, кто назвал меня психом. Их было человек шесть на поляне. Они сидели около костра, а над костром… А над костром висел котелок, и когда я перепрыгнул через кювет, то увидал, как в котелке что-то булькает. Я не хотел к ним подходить, но само получилось. Про «психа» я вспоминать не стал, а только сказал:

— Тут разве костёр разрешают?

— «Разрешают — не разрешают»! — сказала девчонка. — Если об этом думать, со скуки умрёшь.

Рядом с костром лежали мешки, палки. А вон палатка. Туристы, значит.

— У нас двухдневный поход, — сказал мальчишка. — По нашему району. Мы из Покровского.

— Сейчас малый привал, — сказал другой. — А большой через два часа.

— Я тоже километров двадцать прошёл, — сказал я.

— Откуда?

Я назвал.

— Ну, это и девяти не будет, — сказала вторая девчонка. — У тебя тоже поход?

— Нет, — сказал я. — Важней. Я к матери иду. Ушёл от отца. Он меня бьёт…

И вдруг мне стало так скучно врать про злого отца, а другого ничего придумать не мог, и вообще очень хотелось есть. Котелок булькал всё сильней.

— Суп? — спросил я.

— Каша, — сказала первая девчонка. — Где твоя мать живёт? Не с отцом?

— В городе, — сказал я. — А какая каша?

— Значит, две квартиры. Здо́рово! — сказал кто-то.

— Чего «здо́рово»? — сказала девчонка. — Тебя бы лупили, узнал бы, где раки зимуют.

— А знаешь, где они зимуют?

Это он меня, что ли, спрашивает? Раков тоже едят. Ещё как! Мама покупала. Красные такие.

— Они себе норы роют и там спят.

«Кто спит? — подумал я. — Чего он мелет? Лучше бы в костре помешал. Вдруг палка обгорит и каша бух в огонь?»

Мальчишка, который сидел ближе всех, засмеялся.

— Колька и Стёпка знаешь что придумали? На спине друг друга нести. По очереди. Так, говорят, меньше устанешь. Хо, меньше! Через полкилометра выдохлись. — Он опять засмеялся.

— Митька-то!.. На ежа сел, — сказала девчонка.

— Ничего не сел! Я рукой об землю опёрся.

«Чего они смеются? — подумал я. — Ну, сел и сел. Что такого?».

Я подошёл к кусту, сорвал ягоду и сунул в рот. Хоть что-нибудь пожевать.

— Выплюнь! Ты что?! — закричал Митька. — Это волчья! От двух умрёшь!

— Я одну взял, — сказал я, после того как выплюнул.

Девчонки вынули из мешка хлеб и стали его разламывать.

— Интересно, — сказала одна из них, — кто изобрёл мороженое?

— Александр Македонский, — сказал я.

— Ври, — сказал мальчишка.

Но на этот раз я не врал. Я читал где-то, что после самых жарких боёв он любил смешивать снег с мёдом и с фруктами.

— Ребята, — сказал я, — есть очень хочется.

— Чего ж молчал? — сказал Петька. — Давай бери… Тонька, кинь ему ложку.

Ух, и наелся! Я бы с ними и в поход пошёл — они меня звали, — если у меня хотя бы одеяло или мешок был. А так что же — только им помешаю. Уж лучше домой пойду.

Теперь было не так скучно идти. Я даже подумал, что хорошо бы вернуться к Генке, но до станции ведь гораздо ближе.

Когда я поднялся на платформу, начало смеркаться. Минут через двадцать подошёл поезд, и я сел. Без билета, конечно. А на что я куплю? Да и контролёры вечером, наверно, не ходят. У них ведь тоже рабочий день.

Кто-то хлопнул меня по плечу… Что ещё надо? Я повернул голову.

— Ваши билеты, — сказал дяденька.

Я молчал.

— Ты что, немой? — спросил он.

— Да, — сказал я. — То есть нет. Билета нет.

— Сейчас на остановке выйдешь, — сказал контролёр.

— Мне домой надо, — сказал я.

— Стыдно, — сказал контролёр. — Большой уже… Ваши билеты.

Я думал, он забыл, но на первой станции он меня вывел из вагона. Электричка загудела, прямо как будто засмеялась, и ушла. Дурак, я не сообразил в другой вагон сесть. Теперь жди следующего поезда. Вечером они редко ходят.

Я прочёл всё пригородное расписание, узнал, почём билет на собаку, сосчитал, сколько шагов от одного конца платформы до другого, пропустил три товарных и два дальних поезда — и только тогда подошла электричка. В вагонах уже горел свет.

Я сел и стал глядеть в окно, но за ним было темно, и я видел только своё отражение.

«Зачем я еду? — подумал я. — Играл бы сейчас с Генкой в шашки или книгу читал — у него много интересных, хоть он на два класса младше. А папа-то беспокоится… Надо, как приеду, сразу телеграмму дать. Телеграф ночью работает. Только я уж не пойду, пусть мама…»

Я отвернулся от своего отражения и увидел, и говорят: стреляй, мол, если что… На то и ружьё дано. А то весь лес растащат. Долбят, долбят… А кто его тащит? Один-два, может, найдутся каких… Из-за них никому не верим. Ай, что делают!..

Он ни к кому не обращался и говорил как будто для себя. Потом совсем замолчал и молчал очень долго. Или так показалось ребятам.

— Мы за павлинами пришли. Вы их не видели? Нам Алиев разрешил. — Это Абдулла сказал.