Каперский патент

— Мистер Моуэт, — напомнил Стивен во время паузы, когда со стола убирали, чтобы освободить место для пудинга и соответствующих вин — фронтиньяка и канарской мадеры, — вы рассказывали об издателях.

— Да, сэр. Я хотел сказать, что они чертовы прокрастинаторы.

— Ох, какой ужас! — воскликнула Фанни. — Они ходят в… особые дома, или…

— Имеется в виду, что они все затягивают, — успокоил ее Баббингтон.

— А…

— Именно. Книгу предполагали выпустить к Славному Первому Июня, потом отложили на день Трафальгарской битвы, а теперь уверяют, что ничего кроме годовщины Кампердауна публику не устроит. Но преимущество в этом тоже есть — можно отшлифовать уже написанное и добавить кое-что новое.

— Познакомьте нас с новой поэмой, Моуэт, — попросил Пуллингс.

— Пожалуйста, — поддержали Баббингтон и Фанни.

— Ну, — отозвался Моуэт со смесью удовольствия и скромности. — Она довольно длинная. Так что, если можно, мэм, — кивая в сторону Фанни, — я прочитаю только последние строфы. Она о битве, и эти строки должны показать самый разгар кровавой бойни.

Над бездной как на крыльях мчались,
Все ближе и ближе эскадры сближались.
«Очистить палубу», — тут боцман закричал.
«Очистить палубу», — закуток каждый отвечал.
Незваный страх с лица согнал их краску.
Все замерли в едином изумленьи,
В тиши могильной и в одном стремленьи.

Его на секунду прервал взрыв где-то ближе к носу, подозрительно похожий на выстрел двенадцатифунтовки.

Косой своею смерть по кораблям метет,
На каждой на корме уже кого-то ждет.
А демоны резни в кровавом наводнении
Губами чавкают и из реки кровавой пьют.

— Сэр, если позволите, — воскликнул высокий, побледневший и напуганный мичман из дверей каюты. — Вахта мистера Корнуолиса, и скороварка взорвалась.

— Никто не пострадал? — уточнил Баббингтон, вставая.

— Никто не убит, сэр, я думаю, но…

— Простите, — извинился Баббингтон перед гостями, — я должен сам посмотреть, в чем дело.

— Ненавижу все эти иностранные изобретения, — проворчала Фанни во время тревожной паузы.

— Никто не убит, — рассказал Баббингтон по возвращении, — и хирург уверяет, что ожоги ерундовые, полностью заживут за месяц или около того, но я с глубоким сожалением вынужден сообщить вам, сэр, что пудинг равномерно размазало по коку, его помощнику и подволоку. Они решили, что если положить утюг на предохранительный клапан, пудинг приготовится быстрее.

— Жалко, что так вышло с пудингом, — заметил Джек, когда они вернулись в кормовую каюту «Сюрприза», — но в целом, я редко когда так наслаждался ужином. И хотя Фанни Харт — ни Сцилла, ни Харибда, но друг друга они обожают, и только это на самом деле что-то значит. По пути в Портсмут Уильям заглянул в Эшгроу, поинтересоваться у Софии, как дела. Она передала ему письмо на случай, если мы повстречаемся. Дома все хорошо, и даже моя теща — не такое тяжкое испытание, как можно подумать.

Она заявила, что со мной жестоко обошлись и мы с Софией заслуживаем ее полнейшее сочувствие. Не то чтобы она хотя бы на секунду считала меня невиновным, но то, что, по ее мнению, я сделал, она полностью одобряет. Если бы ей дали такую возможность, она бы повторила этот трюк, как и любая женщина, движимая чувством долга касательно своих финансов… Ты же точно не «Марсельезу» подбираешь?

Стивен держал виолончель меж коленей и некоторое время уже очень тихо играл две-три фразы с вариациями — полусознательное музицирование, не мешавшее ни говорить, ни слушать.

— Нет. Это мелодия Моцарта, точнее, должна быть мелодия Моцарта. Она, без сомнения, крутилась в голове у того француза, который написал «Марсельезу». Но что-то от меня ускользает…

— Стивен, — воскликнул Джек, — ни одной ноты более, прошу тебя. Вспомнил, что ты имеешь в виду, только бы не упустить.

Он снял тканевый чехол с футляра скрипки, грубо настроился и сразу нащупал правильный мотив. Вскоре присоединился Стивен. Когда они оказались полностью удовлетворены, то остановились, настроили инструменты, передали туда-сюда канифоль и вернулись к основной теме, вариациям на нее, инверсиям. Вначале один принимался импровизировать, а другой подхватывал, потом они менялись и играли до тех пор, пока внезапный крен на подветренный борт едва не выбросил Стивена из кресла, а его виолончель не издала мрачный вопль.

Он снова сел, струны и смычок не пострадали, но свободно текущий ритм разрушился, и они больше не играли.