Капетинги и Франция

Не пытался ли он стать им по праву, заставив передать себе самому императорскую корону, которую носил его предок Карл Великий? Конечно же, этого желали. В 1272, 1308, 1313, 1324 гг. Капетингов пытались вовлечь в эту авантюру, пытаясь заставить избраться то самого короля, то члена его семьи. Но здравомыслие Капетингов уберегло их от императорских мечтаний. Сделанные им посулы оставили их равнодушными. Они никогда серьезно не поддерживали в качестве кандидатов на престол Священной Римской империи принцев своего дома. Марино Санудо даже рассказывает нам, что окружение Карла IV Красивого отказалось воспринять всерьез чешского короля Иоанна Люксембургского, излагавшего красивые идеи по возложению императорской короны на голову своего зятя, французского короля. Последнему достаточно было навсегда избежать императорских претензий на суверенитет, провозгласить свою высшую власть по отношению к власти императора или папы и заявить, что король Франции не признает никакого верховенства в мирских делах. Ему довольно было стать, как говорили с 1300 г. в его окружении, «императором в своем королевстве».

* * *

Не ведая никакого сюзеренитета в своем королевстве, никого вышестоящего в мирских делах вне своего королевства, наследники Гуго Капета, пламенные христиане, верные слуги церкви, никогда и не помышляли о том, чтобы опротестовать в духовном плане суверенитет главы этой церкви, папы, викария Бога на земле. Но этот суверенитет в обществе, глубоко проникнутый религиозными элементами, очевидно, мог иметь опасные последствия для королевской власти. Не всегда возможно было провести четкую границу между мирским и духовным. Следовало определить взаимные позиции высшего понтифика и французского короля, суверена в делах мирских.

В течение двух первых столетий этот вопрос не стоял. Вначале, потому что французские короли были очень слабыми, чтобы позволить в случае столкновения двух властей раздражаться и развязать конфликт. Позднее Святой престол при столкновении со Священной Римской империей, пытаясь найти в этой борьбе поддержку французского короля, должен был избегать конфликтов при мелких инцидентах, которых хватало в отношениях между двумя сторонами.

В течение XIII в. положение изменилось. С усилением своего могущества и расширением власти французский король становился все более подозрительным и чувствительным к задеванию своего суверенитета. И одновременно Святой престол, победоносно выйдя из борьбы со Священной Римской империей, начинает постепенно развивать политическую доктрину, делавшую из папы духовного суверена, мирского суверена этого мира через посредничество духовного начала. Начатая Григорием VII в ходе его борьбы с императором Генрихом IV, воспринятая и развернутая с мягкой умеренностью Иннокентием III в его декреталии «Он знает» (Novit), теократическая доктрина излагается безоговорочно в энциклике «Изгони у него легкомыслие» (Eger oui levia), опубликованной Иннокентием IV во время его борьбы с императором Фридрихом II. Направленная целиком против императора, эта теория до некоторой степени могла касаться французского короля. Однако Капетинги не отреагировали на нее. Тем не менее, они не могли игнорировать опасность, которую она представляла для них, и император Фридрих II позаботился, чтобы их в этом убедить. Но им она, вне сомнения, казалась лишь интеллектуальной спекуляцией; и известно, что Капетинги, но всяком случае, до Филиппа Красивого, выказывали мало интереса к спекуляциям подобного порядка. Довольно долго, пока папа умеренно вмешивался в дела королевства, король действовал по отношению к церкви во Франции подобно своим предшественникам, но до тех пор, покуда Святой престол не провозгласил новые теории. Капетинги продолжали вести по отношению к церкви традиционную политику своего дома: выказывать себя покорными и услужливыми сыновьями, способными дать почувствовать уважительно к твердо, что это подчинение может иметь границы, извлекая отсюда ценную пользу, полюбовно урегулируя неизбежные инциденты и избегая прежде всего дискуссий о принципах.

Но хотя этот конфликт и запаздывал, избежать его ныло нельзя. Король не мог быть настоящим сувереном в королевстве, покуда чужая власть в этом королевстве могла, как претендовал на это папа, вмешиваться в его дела от имени морали, чтобы ограничить или даже прекратить действия короля. Уже во время борьбы с Иоанном безземельным Филиппу-Августу пришлось довести до папы, что в эту ссору вассала и сюзерена, в этот вопрос, касающийся фьефа, который составлял суть франко-английской войны, никто не имеет права вмешиваться[141]. Папа, однако, ратовал за свое право вмешательства, но ему достало мудрости ограничить его чисто моральной областью и добавить: «Пусть никто не думает, что мы хотим чем-то смутить или приуменьшить юрисдикцию знаменитого короля Франции. Но мы едва ли можем противостоять долгу нашей юрисдикции. Почему мы и осмеливаемся посягать на юрисдикцию другого»[142].