Капитал (сборник)

Тяжело прорычала металлическая дверь высотой с КамАЗ, за ней – другая, поменьше, ахнула голосом Жанны Агузаровой, а третья дверь, тоненько взвизгнув, открыла нашим взорам глубокий, как тоннель метро, коридор. Я вляпался лицом в плотный, пропитанный потом, воздух. Насильно втянул его в лёгкие.

В стенах коридора зияли мрачные арочные проёмы. Из них появлялись и в них исчезали адские рабочие. Дядёк в мокрой робе, усеянной рваной бахромой, катил перед собой кривобокий вагон, под весом которого вздрагивал бетонный пол. Женщина несла на плечах стальное коромысло с двумя флягами, которые висели, не качались. Её лицо облепили чёрные с проседью волосы, и сквозь них просвечивала самозабвенная улыбка.

Паренёк лет пятнадцати держал под мышками электродвигатели. Своей походкой и натуженным лицом он напоминал мультик, где хомяк несёт гороховые стручки и говорит лягушкам: «Не смешите меня».

Прижимаясь к влажным, покрытым конденсатом пота, стенам, мы ныряли из арки в арку, шли по одинаковым коридорам, поднимались и спускались по лестницам, пока не попали в цех необозримых размеров.

Вокруг цеха крепился на мощных швеллерах цепной конвейер. Рыжий Сашка, мой нерадивый палач, тянул по нему автоцистерну «Молоко». Та мерно покачивалась на скрипучих цепях и утробно мычала. Наверное, думала: «А ну-ка упаду. Хлебнёте горюшка».

Опутанный текстропными ремнями Сашка задыхался, хватал оскаленным ртом грязный воздух, но не молчал. Его дюже злили трое пыльных мужичков, которые кувыркали посреди цеха другую цистерну. Нефтеналивную, овальную.

– Хуль вы ломиками тычете? – вопил он, выгадывая время, когда смолкал оглушительный гром. – Поддели и понесли, бездельники! У вас КПД процентов десять. Вы половину времени отдыхаете.

Мужички хватали с разбитого пола горсти щебня и азартно швыряли в хама.

– Санёк! – крикнул Абрамыч. – Где Ксюха?

– Где угодно, – повернул он искажённое лицо. – А почему этот не работает? Он что думает, в санаторий попал, жук навозный?

К своему стыду я покраснел. Во рту скопилась пенная слюна, а взять и ответить человеку, который тянет за спиной цистерну, не повернулся язык.

– Ты работаешь, Саш, вот и работай, – вступился за меня Абрамыч. – Ване надо силы беречь к завтра.

Мы отправились искать Ксюху, и по пути я спросил:

– Целыми днями таскать по кругу цистерну, свихнёшься, поди?

– Почему? – удивился он. – Надоело таскать, тащи в обратную сторону. И ты не серчай на Сашку. Он твой будущий шурин. Ксюшкин брат, мой сын.

Из меня залпом шампанского брызнули смех и слёзы.

– Осталось познакомиться с мамой, – выговорил я.

– Маму съели, – сказал Абрамыч. – В восемьдесят девятом. Она врачом работала.

На лестнице между третьим и четвёртым этажами нам встретился низкорослый паренёк с объёмным термосом за спиной. Чёрная бандана на голове, худой, дыра на дыре камуфляж. Пружинными рывками паренёк взбирался вверх по ступенькам, оставляя позади себя взвесь потных паров. Абрамыч шлёпнул его по затылку ладонью и спросил:

– Не проголодалась?

– Оставь! – огрызнулся паренёк голосом Ксюхи. – Ага, и Ванька с тобой.

Она дышала с присвистом, закусив зубами кончик языка. Щёки горели, глаза смотрели мутно.

– Брат цистерны ворочает, а ты с пустыми руками гуляешь, – попытался я пошутить.

Ксюха поддернула широкие кожаные ремни, на которых висел термос, и, не ответив мне, двинулась по лестнице дальше.

– В термосе ртуть, пятьдесят килограммов, – шепнул Абрамыч. – Не шути сейчас, а то набросится и не вспомнит потом. Голодная.

– Она час назад ела.

– Час. Не в коня корм.

– Я слышу! – донеслось от Ксюхи.

– Пойдём, покажу клуб, – Абрамыч дёрнул меня за рукав и попрыгал вниз.