Капиталистическое отчуждение труда и кризис современной цивилизации

Из работ современных зарубежных марксистов, обращающихся к проблеме отчуждения труда, отметим книги уже неоднократно цитированного нами французского философа Даниэля Бенсаида и англичанина Тьерри Иглтона. Д. Бенсаид отмечает, что в современном мире происходит резкая актуализация проблемы отчуждения, вызванная принудительной индивидуализацией, атомизацией общества: «Индивид эпохи модерна, чтобы достичь самореализации, нуждался в разных формах социальной солидарности (рабочий кодекс, социальное страхование, пенсия, статус постоянного работника, государственные услуги), которые как раз и стремятся разрушить либеральные контрреформы, чтобы низвести общество до состояния безжалостных джунглей всеобщей конкуренции» [10, 58]. Даже в развитых странах происходит относительное (а порой и абсолютное) снижение доходов трудящихся: «В период 1980-2006 гг. доля заработной платы в добавленной стоимости предприятий уменьшилась, таким образом, с 67 % до 57 % в пятнадцати наиболее богатых странах Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР). Итогом стало относительное понижение платежеспособного спроса, сглаживаемое наращиванием кредитования и военных расходов, а также ужасающим разрывом в доходах» [10, 137]. К этому добавилось стремительное сокращение социальных обязательств капитала, выразившееся в переводе расходов на медицинское обслуживание и образование в разряд частных трат [10, 107].

Превращение части рабочих в акционеров отнюдь не привело к какому-либо положительному решению проблемы отчуждения, создав ситуацию социальной шизофрении: «Разорванный рабочий, раздвоившийся на наемного сотрудника и акционера, обратившись против самого себя, отныне будет заинтересован в том, чтобы, будучи акционером, еще больше эксплуатировать себя и даже уволить себя, чтобы поднять курс собственных акций» [10, 109]. В условиях господства капиталистического рынка любое акционерное предприятие с участием рабочих останется капиталистическим, и это найдет свое отражение не только в его взаимодействии с рынком, но и во внутренних взаимоотношениях. В конечном результате, по мнению Д. Бенсаида, данную систему радикально изменить может только революция: «Сохранять верность критическому посылу марксизма – значит по-прежнему считать, что наш мир конкуренции и войны всех против всех невозможно реформировать при помощи косметического ремонта, что его нужно ниспровергнуть, и задача эта сегодня как никогда актуальна» [10, 180]. Конечной целью здесь выступает преодоление отчуждения: «Развитие способностей и возможностей каждого – это более надежный критерий прогресса, нежели рост производства, оборачивающийся экологическими бедствиями» [10, 59].

Английский марксист Тьерри Иглтон обращает первоочередное внимание на кризисные явления, связанные с деиндустриализацией развитых стран и усилением капиталистической эксплуатации остальных в рамках современной миросистемы: «Новые информационные технологии превратились в ключевой ресурс нарастающей глобализации системы, и одновременно горстка транснациональных корпораций в погоне за легкими прибылями распределяла по планете свое превосходство и инвестиции. В результате перевод значительной части производственных мощностей в “слаборазвитые” страны с дешевой рабочей силой привел некоторых не видящих дальше своего живота западных деятелей к выводу, что тяжелая промышленность вовсе должна исчезнуть с нашей планеты. Последовавшие за этими масштабными изменениями массовые международные перемещения рабочей силы, в свою очередь, по мере того как в наиболее развитые экономики вливались обездоленные мигранты, привели к возрождению расизма и фашизма [48, 30–31]. В новых условиях неверие прежних радикалов 1960-х в возможность сущностного изменения мира привело к победе постмодернизма, основным постулатом которого был вера в то, что будущее есть просто повторение настоящего плюс больше разнообразия [48, 32–33].

Впрочем, возможно, что дело было не только в неверии, но и в предательстве. Современный марксистский исследователь Б. Ю. Кагарлицкий писал о практике постмодернистской политики: «Если уж заниматься практической работой, защищая интересы представителей ущемленных групп, то проблему проще всего решать в индивидуальном порядке (что уже показали на собственном примере бывшие бунтари). В итоге высший средний класс, ранее пополнившийся некоторым числом выходцев из рабочих семей, впитывает в себя определенное число афроамериканцев, пуэрториканцев, гомосексуалистов. Увеличивается и число женщин, занимающих ответственные посты» [52, 163–164]. Увы, продвижение вверх по социальной лестнице отдельных лиц той или иной ущемленной группы обычно отнюдь не улучшало положения остальных ее представителей, да и дискриминация, как правило, осуществляется не по одному (интересному для определенного политического движения), а по нескольким признакам [52, 164]. А бывшие бунтари, сделав карьеру, присмирели.