Капитализм и свобода

Единодушие – это, разумеется, идеал. На практике же мы не можем тратить то время и те силы, которые потребовались бы для достижения полного единодушия по каждому вопросу. Нам приходится довольствоваться меньшим. Таким образом, мы вынуждены в интересах дела исходить из воли большинства. Что принцип большинства есть лишь дань целесообразности, а не основополагающий принцип сам по себе, ясно видно из того факта, что наша готовность прибегнуть к нему и размер требуемого нами большинства сами зависят от серьезности рассматриваемого вопроса. Если вопрос маловажен и меньшинство спокойно относится к перспективе поражения при голосовании, довольно будет простого большинства голосов. С другой стороны, если меньшинство принимает какой-то вопрос близко к сердцу, простого большинства уже недостаточно. Мало кто из нас, к примеру, согласится, чтобы вопрос о свободе слова решался простым большинством. Наша юридическая система проводит массу различий насчет того, какие вопросы требуют какого типа большинства. Крайним случаем являются вопросы, включенные в Конституцию США. Эти принципы столь важны, что мы готовы сделать целесообразности лишь самую минимальную уступку. Для того чтобы их принять, было достигнуто некое подобие полного консенсуса, и нам потребуется некое подобие полного консенсуса для того, чтобы их изменить.

Включенный в нашу Конституцию и в писаные и неписаные конституции других стран принцип самоограничения, призывающий к отказу от следования воле большинства в известных вопросах, и содержащиеся в этих конституциях или их эквивалентах конкретные положения, запрещающие меры принуждения против индивидов, сами по себе следует считать достигнутыми посредством свободного обсуждения и отражающими существенное единодушие по поводу используемых средств.

Теперь я перейду к более конкретному, хотя пока достаточно широкому рассмотрению вопроса о том, какие проблемы вообще нельзя решить при помощи рынка (или можно, но такой ценой, что использование политических каналов окажется предпочтительнее).

Государство как нормотворческий орган и третейский судья

Очень важно провести различие между повседневной человеческой деятельностью и общими рамками обычаев и законов, в которых эта деятельность протекает. Повседневная деятельность подобна действиям участников игры; рамки эти подобны правилам игры, в которой они участвуют. И точно так же, как в хорошей игре, требуется, чтобы участники игры принимали как ее правила, так и арбитра, который эти правила интерпретирует и обеспечивает их соблюдение. В хорошо организованном обществе требуется, чтобы его члены пришли к согласию насчет общих условий, которые будут регулировать отношения между ними, насчет каких-то методов арбитража в случае разных интерпретаций этих условий и насчет каких-то способов обеспечить соблюдение общепринятых правил. Как и в игре, в обществе большинство правил общежития являются незапланированным следствием обычая и принимаются без рассуждения. Самое большее, мы открыто обсуждаем лишь незначительные перемены в принятых правилах, хотя совокупным результатом серии незначительных модификаций может стать кардинальное изменение характера игры или общества. Как в игре, так и в обществе ни одна система правил долго не продержится, если большинство участников не будет подчиняться ей большую часть времени без внешних санкций; иными словами, если нет широкого общественного согласия. Но мы не можем полагаться на один лишь обычай или на этот консенсус для того, чтобы интерпретировать правила и добиваться их соблюдения; нам нужен арбитр, третейский судья. В таком случае главные роли, которые государство играет в свободном обществе, таковы: предоставлять средства, пользуясь которыми мы сможем модифицировать правила; выступать в качестве посредника, когда мы по-разному интерпретируем содержание правил; принуждать к выполнению правил тех немногих, кто иначе не станет участвовать в игре.

В свете сказанного: нужда в государстве возникает из-за того, что абсолютной свободы не бывает. Как ни привлекательна анархическая философия, в мире несовершенных людей анархия неосуществима. Свобода одного человека может вступать в конфликт со свободой другого, и когда это происходит, чью-то свободу приходится ограничить, чтобы сохранить свободу второго человека; как выразился однажды член Верховного суда, «моя свобода размахивать кулаками должна быть ограничена расстоянием до вашего подбородка».