Капитализм и свобода

Эту фундаментальную сложность можно проиллюстрировать на нескольких гипотетических примерах. Вообразим четырех Робинзонов Крузо, выброшенных независимо друг от друга на четыре необитаемых острова, расположенных поблизости один от другого. Одному Робинзону повезло, и он очутился на большом плодородном острове, где может жить припеваючи. Остальных прибило к маленьким голым островкам, где они еле-еле обеспечивают себе пропитание. В один прекрасный день они узнают о существовании друг друга. Разумеется, в том случае, если Робинзон Крузо с большого острова пригласит остальных своих однофамильцев присоединиться к нему и поделится с ними своим богатством, это будет благородным жестом. Представим, однако, что он этого не сделает. Будет ли это достаточным основанием для того, чтобы остальные трое объединились и принудили его поделиться с ними своим богатством? У многих читателей будет искушение дать положительный ответ. Но прежде чем поддаться этому искушению, взгляните на ту же самую ситуацию, но в несколько ином варианте. Предположим, что вы с тремя друзьями идете по улице и неожиданно замечаете на тротуаре двадцатидолларовую купюру. Разумеется, если вы поделитесь со своими приятелями или на худой конец пригласите их выпить, это будет благородным жестом. Представим, однако, что вы этого не сделаете. Будет ли это достаточным основанием для того, чтобы остальные трое объединились и принудили вас разделить эти 20 долларов на равные части? Подозреваю, что у большинства читателей будет искушение ответить: «Нет». А поразмыслив еще немного, они, возможно, придут к выводу, что «джентельменство» в данном случае явно не самая лучшая линия поведения. Так готовы ли мы убедить себя или наших ближних в том, что мы имеем право потребовать от любого человека, богатство которого превосходит средний достаток всех жителей земли, немедленно избавиться от излишков, поровну распределив их между всеми остальными обитателями земного шара? Мы можем восторгаться и восхищаться подобными действиями, когда их совершают одиночки. Но всемирный «потлач» несовместим с существованием цивилизованного мира.

Во всяком случае из двух неправедных поступков никак не получится одно благое дело. Нежелание богатого Робинзона Крузо или же счастливчика, нашедшего 20 долларов, поделиться своим богатством не может служить оправданием для применения силы. Можем ли мы признать самих себя судьями в нашем собственном деле и самолично решать, в каких случаях мы имеем право прибегнуть к силе, чтобы отнять у других то, что мы считаем принадлежащим нам? Или то, что, по нашему мнению, не принадлежит им? Большинство различий в статусе, положении или богатстве могут считаться продуктами случая на достаточно внушительном удалении от первопричины. Трудолюбивого и экономного человека признано считать «достойным», хотя этими качествами он может быть во многом обязан генам, которые он, к счастью или к несчастью, унаследовал.

Вопреки всем дифирамбам, которые мы адресуем «заслугам» в противовес «случаю», мы, как правило, с большей готовностью смиряемся с неравноправием, проистекающим от «случая», нежели с неравноправием, явно определяемым заслугами. Профессор колледжа, коллега которого сорвал крупный куш в лотерее, позавидует ему, но вряд ли будет иметь на него зуб или чувствовать себя обойденным. Но стоит только тому же коллеге получить пустяковую прибавку к жалованью и начать получать жалованье больше того, какое получает профессор, тот наверняка почувствует себя обиженным. В конце концов и богиня случая, и богиня правосудия слепы. Прибавка к жалованью была результатом определенного мнения об относительных заслугах.

Инструментальная роль распределения в соответствии с произведенным продуктом