Капитализм

Вскоре продавцы стали от покупателей прятаться. Один в холодильник залезет, другой — в стиральную машину, третий рубашку снимет и полы ей натирает — вроде как уборщик.

— Где продавцы! — носилась по магазину озверевшая толпа покупателей. — Вы продавец? — спрашивали друг у друга.

— Нет, нет, что вы! — испуганно отвечали заподозренные в причастности к торговле граждане.

Один замешкался ответить, за продавца его приняли.

— Выписывай стиральную машину! — за грудки взяли.

— Какой музыкальный центр больше басов качает? — за штанины хватают.

— Мы у вас вчера телевизор взяли, а как его обменять можно? — канючат.

— Да не продавец я, не продавец! — кричал истошно парень.

— Не ври, сволочь! Попался, не сбежишь теперь.

А Максиму совесть не позволяла прятаться. Он и так уже зол на себя до чертиков был из-за этой совести. Понимал всем нутром, что используют его капиталистические силы зла, безбожно используют, выжимая все жизненные соки, а совесть все равно не позволяла от людей скрываться.

— Я продавец! — говорил он, выходя к людям.

Те замирали, словно не веря в храбрость человека, который сам, добровольно выступил вперед и назвался продавцом.

А потом — потом неслись на него, раскинув руки и вопя о своих желаниях и проблемах.

И пахал он, пахал, пахал…

Совесть — она такая. Именно на совестливых капиталисты и выезжают.

По ночам удавалось почитать.

«Тяжелый труд малолетних, ночной труд, вредные для здоровья производства, ужасные условия жизни, низкая оплата труда — вот лицо современной мануфактуры», — писал Маркс.

Сердце отзывалось болезненным сжатием, означавшим понимание и согласие.

За свободу!

За первый месяц продавцы зарплату не получили. Даже остались должны. Потому что из магазина загадочным образом пропала стиральная машина, холодильник, три телевизора, четыре музыкальных центра, семь видеомагнитофонов и три видеокамеры.

Сами виноваты — не досмотрели. Законы капитализма — придется расплачиваться рублем.

На второй месяц — такая же история.

И на третий.

Долг каждого из продавцов уже за сто тысяч рублей перевалил. Как расплачиваться — никто не знает. Директор ввел концлагерный режим — никого из сотрудников за территорию магазина не выпускать. Даже на ночь. Все здесь и днюют, и ночуют. По пирожку в день выдает. В долг записывает.

У магазина оцепление выставил с дубинками. Стоит кому наружу выбежать, его догоняют, дубинками мочат и обратно в магазин закидывают.

— Я не продавец! — кричит несчастный. — Я покупатель! Просто у меня такая же белая рубашка, как у продавцов.

— Не ври нам! — дубасят его церберы.

— Да правду я говорю, правду! — рыдает человек.

И действительно — увеличилось количество продавцов. Ну, а что поделаешь — приходилось и новеньким, случайным людям, охранниками пойманным в работу впрягаться.

Идут месяцы, ничего не приносят карательные меры, все равно товар бесследно исчезает. Долг продавцов уже к тремстам тысячам на брата приближается. Стали люди понимать, что в вечную кабалу попали.

— Друзья! — вскочив на стиральную машину, закричал на весь магазин Максим. — Товарищи!

Обессилевшие продавцы остановились и подняли на него усталые глаза.

— Больше так продолжаться не может! — махал он руками и, сверкая глазами, вглядывался в понурые лица. — В двадцать первом веке мы попали в настоящее рабство. В угоду капиталистической жажде обогащения нас превратили в безмолвный скот. Нами понукают, над нами издеваются, на наших телах уже давно выжжено невидимое клеймо, свидетельствующее о нашем закабалении.

Засветились у продавцов глаза. Стали выпрямляться спины.

— Обманом, подлым обманом, — изливал душу Максим, — завладели нами невидимые эксплуататоры. С первого дня мы не получили ни копейки, и долги наши — подло сфабрикованные долги — настолько велики, что нам за всю жизнь не расплатиться с ними.

— Точно! — крикнул кто-то в ответ.

— Правильно говоришь! — донеслось из другого угла.

— Хватит терпеть!

Максим аж искрами сыплет:

— Неужели мы молчаливо будем дожидаться своей смерти? А, я вас спрашиваю?! Нам совершенно нечего терять, зато впереди, там, за оцеплением, — свобода! Так давайте же прорвемся к ней, братья! Давайте свергнем ненавистное директорское иго! Давайте освободимся наконец!

— За свободу!!! — завопили осмелевшие продавцы. — Вперед, на штурм!

А в зал вперевалочку директор заявился.

— Это что это за беспорядки такие? — возмущенно оглядел территорию. — Хотите, подлецы ленивые, чтобы я вам еще штрафы выписал?

Схватил Максим видеомагнитофон с полки и крикнул:

— Бей его, гада!

И магнитофоном тем прямо в директорскую морду запустил. Хорош удар! Опрокинулся директор, на спину шмякнулся. Набросились на него продавцы и всей подручной техникой валтузить начали.

— На тебе, изверг! — лупят его. — Получи, эксплуататор!

Завалили наконец холодильниками. Только кровавое пятно под ними расползается.

— Охранники на нас идут! — заметил Максим передвижение церберов. — Выстраиваем оборону. Дверной проход узкий, словно Фермопильский перешеек. Забрасывайте их пылесосами, спартанцы!