Капитальный ремонт

— Не знаю, Юрий Петрович, — сказала Наташа, оборачиваясь в дверях, и в глаза ему опять нагло полезла обтянутая розовой кофточкой грудь. — Я и то сижу вот одна да скучаю…

— Как одна? А Ильинишна где?

— Ильинишна в Народный дом отпросилась, как обед сготовит, там, сказывают, нынче гулянье, французов угощают.

Квартира была пуста!.. У Юрия вдруг вспотели ладони.

— Ах, вот что, гулянье… да, впрочем, гулянье… Отчего же ты не на гулянье?..

— Так дома кому же? — сказала Наташа, улыбнувшись, и Юрию показалось, что она тоже отлично понимает, что квартира пуста. — Да и нагулялась я нынче, к портнихе бегала на Выборгскую… И отчего это трамваи стоят, Юрий Петрович?

— Трамваи?.. Не знаю, отчего трамваи стоят, — ответил Юрий, чувствуя, как сильно колотится сердце. — Французов встречают, вот и трамваи стоят, не проехать…

— А на улице говорили, будто погром будет, — таинственно сообщила Наташа, наклоняясь вперед. От этого кофточка её у воротника расстегнулась, и неожиданно белое тело ударило Юрию в глаза. — Лавки позапирали, уж булки я с черного хода брала, боятся все… И городовых сколько!.. А на мосту казаки, у вокзала тоже, страх такой!

— Ну что ж, казаки… подумаешь, казаки! — ответил Юрий, мучительно торопясь вспомнить рецепты легких побед, слышанные в курилке от более опытных гардемаринов. В разговоре это было необычайно просто, но Наташа, вот эта, живая, одна с ним в пустой квартире, казалась недоступной, а время шло… (Смелость, черт возьми, смелость! Женщины любят смелость, не дамы общества, конечно, а эти — горняшки, бонны, модистки…)

— Что ж тебя казаки напугали? — продолжал он, смотря ей прямо в лицо. Они девушек не трогают… особенно таких хорошеньких, как ты…

— Да, не трогают! Вы бы посмотрели, чего на Нижегородской было! воскликнула Наташа, всплескивая руками и широко раскрывая глаза.

Юрий спустил с оттоманки ноги.

— Ну, ну, расскажи, сядь, — сказал он, пользуясь её оживлением.

Наташа в нервном возбуждении присела на диван; полные ноги её обрисовались под тонкой тканью юбки. Юрий видел этот близкий провал материи между коленями, как видел и кусочек тела сквозь расстегнувшийся ворот, видел, стараясь смотреть ей в глаза и кивать головой на её торопливые слова. Вряд ли он слышал, что она рассказывала. Слова доносились до него смутно из какой-то дали, заглушенные и обесцвеченные стучавшей в висках мыслью. Сперва пошутить, повернуть разговор на что-нибудь двусмысленное, потом погладить… Руки? Ногу? Или прямо обнять за грудь?.. Наташа волнуется не меньше его, это ясно видно. Но как это сделать?..

Наташа действительно была взволнована, но совсем не по той причине, какой хотелось Юрию. Страшное происшествие встало перед ней во всех подробностях так, как она видела его из окна у портнихи, которая доканчивала Полиньке белую пелеринку. Забастовавшие рабочие стояли на улице кучками, пересмеиваясь и поглядывая в сторону Литейного моста. В ближайшей к окну кучке стояла просто одетая женщина, поминутно поправляя на голове платок, держа за руку беловолосую девочку лет четырех в ярко-красном платьице. Девочка сосала леденец, деловито осматривая обсосанную часть — много ли осталось. Из Финского переулка выехали два извозчика; в пролетках сидели французские морские офицеры (как показалось Наташе; на самом деле кондукторы), усатые, полупьяные, в обнимку каждый со своей дамой…

— Ну уж и дамы! — вставил Юрий, сворачивая разговор по-своему. — Какие ж дамы? Наверное, из этих… ну, знаешь… певички?

— Постойте, — отмахнулась Наташа. Рука её случайно коснулась Юрия, и он поспешно задержал её в своей.

— Нет, уж ты постой! Твои дамы, наверное, ночевали с ними где-нибудь, в гостинице… Ты не заметила, как они, усталые, наверно?.. Французы ведь кавалеры лихие, да еще после плаванья, понимаешь?.. Знаешь, про них такой анекдот рассказывают…

— Да постойте же! Что дамы! Не все равно, какие они, — перебила Наташа нетерпеливо. Страшное вспомнилось ей, и она заранее расширила глаза и придвинулась к Юрию, даже понижая голос. — Они, значит, едут, нетрезвые, развалились, дам этих обнимают, а тут вдруг студент — прыг на тумбу. «Да здравствует Франция!» — кричит и запел эту… ну, как ее? Полинька все теперь играет?

— «Марсельезу», — подсказал Юрий, тоже подвигаясь и выражая всем лицом крайний интерес; он даже положил руку на Наташино плечо, будто торопя. — Ну, «Марсельеза», и что же?

— А моряки в извозчиках встали и честь отдают, улыбаются… Тут их на руки, качать, «ура» кричат, так и понесли на руках к мосту, и все за ними… Наро-оду!.. И все смеются — и рабочие смеются, и они, и поют все, а студент впереди руками размахивает и хохочет…

Юрий проклял свою медлительную недогадливость: конечно, надо было придраться к слову «обнимают» и тут же со смехом самому обнять Наташу: «Как обнимают? Вот так?» Ну, а дальше все само собой пошло бы… Шляпа! Он осторожно спустил руки ниже её плеча, чтобы при случае не растеряться и обнять как надо.