Капитан 1 ранга МиклухаМаклай

Перед Епанчиным сразу встал вопрос, где юноша пристрастился к этой литературе? Ответ, думается, дает известный в ту пору писатель П. Д. Боборыкин, учившийся несколько раньше в Нижегородской гимназии: «…я видел большой интерес к чтению. Формальный запрет, лежавший, например, на журналах «Отечественные записки» и «Современник» у нас в гимназии, не мешал нам читать на стороне и тот и другой журнал». Видимо так обстояло дело тогда не только в Нижегородской гимназии.

Теперь Епанчин уже предметно занимался поиском вольнодумцев. Вскоре по ряду косвенных опросов и личных наблюдений ему стало ясно, что в училище тайно существует некий политический кружок. Так что, отдавая приказ «доглядать» за воспитанниками, начальник училища мог поздравить себя: в так называемом «тайном обществе» состояло более двадцати кадетов и гардемаринов. Теперь перед Епанчиным стояла нелегкая дилемма: докладывать ли о своем открытии наверх или постараться разобраться во всем самому и постараться разрулить ситуацию самому. Епанчин предпочел второй вариант, о чем вскоре пожалел.

Дело в том, что одновременно с вольнодумским обществом в училище возникло и другое, члены которого гордо именовали себя «бутылочной компанией». Во главе его встал известный любитель спиртного и склонный к подлостям Дюбрейль‑Эшаппер Первый, друживший с самим наследником престола.

Обе группы смертельно враждовали, борясь за влияние в кадетской среде. Но если «революционеры» первенствовали в учебе, да и в словесных стычках последнее слово неизменно оставалось за ними, то «бутылочники» верховодили в пьянках и в уличных драках с армейскими – юнкерами. Опухшие, с подбитыми глазами «бутылочники» не вылезали с корпусной гауптвахты. Авторитет их резко падал. Наконец настало время, когда редко какой кадет стал подавать им руку. Влияние же «революционеров» росло: их отличало за успехи в учебе начальство, к ним прислушивались товарищи, а посиделки в курилке превратились в настоящие сходки. Поняв, что «бутылочная компания» скоро окончательно распадется, Дюбрейль‑Эшаппер поймал как‑то после вечернего чая кадета Хлопова.

– Нигилисты вконец обнаглели, – сказал он, пристально глядя Хлопову в глаза. – Пора бы и на хвост им наступить!

– Пора! – согласился туповатый Хлопов.

– Тогда сделай, что я скажу, – понизил голос до шепота Дюбрейль. – Начинай ходить по вечерам в курилку к нигилистам, и что вредное против императорской фамилии и самого монарха услышишь, мне доноси. А уж я передам твои слова, куда следует.

– Боязно что‑то, – передернул плечами Хлопов. – Как бы морду за фискальство не набили. У Миклухи с Сухановым кулаки здоровенные!

– Не бойся, – приободрил его главный «бутылочник». – Все останется между нами, а я по выпуску за тебя кому надо словечко замолвлю. Услуга за услугу. Согласен, а?

– Ага! – кивнул Хлопов и поплелся в курилку к «нигилистам».

Забравшись с ногами на подоконник, он принялся напряженно запоминать все сказанное состязавшимися в красноречии кадетами.

Вскоре всю добытую информацию Дюбрейль передал своему отцу, а тот напрямую оповестил о творящихся безобразиях в стенах морского училища жандармское управление. Теперь отвечать предстояло не только самим вольнодумцам, но и капитану 1 ранга Епанчину, как знавшему, но не донесшему по команде.

В ночь на шестое февраля 1872 года в корпусе внезапно появился жандармский полковник Левашев. За его спиной хищно блестели примкнутые штыки конвойной команды. Левашев протянул дежурному офицеру лист бумаги.

– Это список бунтовщиков, свивших гнездо в вашем славном корпусе. Соблаговолите мне их представить! – грозно рыкнул он на перепуганного лейтенанта. – Тащите их сюда по одному!

Заспанных «революционеров» выхватывали прямо с коек и пинками разгоняли по карцерам. Миклуха и Суханов завязали было драку с солдатами, но те, навалившись на них, быстро скрутили бунтовщикам руки.

– Не имеете права! Это незаконно! – кричал Коля Суханов.

– Молчи, морда каторжная, а то счас тебе зубы почищу! – двинул его прикладом в спину краснолицый фельдфебель.

Увидев Владимира, полковник обрадовался как сыну родному.

– По стопам братца своего идете, юноша, смотрите, наплачетесь!

Еще вчера шефу корпуса жандармов Шувалову поступил донос, в котором указывалось, что в Морском корпусе существует разветвленная организация заговорщиков, «вынашивающих планы ниспровержения правительства и существующего порядка для того, чтобы освободить народ от угнетения, устроить лучшие порядки в России…» Там же были и списки заговорщиков. Управляющий морским министерством вице‑адмирал Краббе, получив известие о происшествии в морском училище, немедленно вызвал к себе Епанчина. Тот доложил все без утайки, да и что ему еще оставалось. Выслушав Епанчина, Крабе был поражен, брови у него поползли вверх. Что он говорил Епанчину, история умалчивает, но, думается, начальник училища получил за своих воспитанников по полной программе.