Капитан

В руках у Гундлихта был небольшой, туго свернутый узел запачканной одежды, привезенный с Варны. Одежду он взял в хижине Отто, вождя вольфангов.

— Мы ждем только ее, — сказал Ортог.

— Она нездорова, — ответила женщина.

— Так притащите ее, — рассердился Ортог.

Одна из рабынь, сидящих на цепи у помоста, удовлетворенно хихикнула. Ортог взглянул на нее. Женщина мгновенно опустила глаза и прикрыла рот ладонью.

Рабыни не имели права ссылаться на нездоровье, ибо им полагалось быть готовыми оказать в любой момент любую услугу — неважно какую, сложную или интимную — если бы только этого пожелал хозяин. Он не заботился об их удобствах или удовольствиях. Это рабыни должны были ревностно стремиться доставить удовольствие хозяину. От рабынь требовалось немедленное послушание. Конечно, они знали, что многие свободные женщины являются их сестрами по несчастью, считаясь если не по закону, то по своей природе не более, чем рабынями. Обида рабыни на свободную женщину за то, что ее рабство не выражено явно, страх и ненависть не слишком отличались от ненависти и непрекращающейся неприязни свободных женщин к рабыням. Мысль о том, что Геруна, принцесса Дризриакская и принцесса ортунгов, будет силой приведена в шатер, очень позабавила рабынь. В своих сараях и клетках, за работой они слышали пикантные сплетни, которыми осмеливались делиться только шепотом — о том, что гордая Геруна прошлась по коридорам «Аларии» связанной, на веревке, с завязанным ртом, нагая, как рабыня. Кто-то ухитрился таким образом, как будто просто сопровождая узницу в ее клетку, проникнуть в пустой отсек, где хранились спасательные капсулы. На корабле, во время этого шествия, Геруну видели сотни насмешливых, похотливых ортунгов — она был а открыта их взглядам, грубым шуткам и насмешкам, как любая обнаженная пленница или рабыня. Естественно, эти слухи доставляли рабыням невыразимое удовольствие.

— Геруна, принцесса Дризриакская и принцесса ортунгов, — провозгласил воин у входа в шатер.

На пороге появилась Геруна со своими длинными, толстыми белокурыми косами, свисающими до колен, стройная, прямая, в роскошных варварских одеждах. Очевидно, предстоящее совсем не радовало ее. За спиной Геруны стояли два воина.

Отто взглянул на нее — она была такой же красивой, какой запомнилась ему.

Юлиан тоже во все глаза смотрел на принцессу. Прежде он видел ее только мельком у выходных люков «Аларии», где ждала запуска спасательная капсула. Принцесса показалась ему сейчас такой же прекрасной, какой он помнил ее.

— Приветствую вас, мой брат, — сказала Геруна.

— Приветствую, благородная сестра, — ответил Ортог.

Геруна метнула короткий взгляд в сторону Отто, вождя вольфангов, и тут же отвернулась. В этом кратком обмене взглядами каждый мог усмотреть воспоминание о встрече, об интимности, неизбежно возникающей между пленницей и тюремщиком, в руках которого она оказалась, подобно любой женщине, обнаженной и беспомощной, несмотря на свой титул принцессы дризриаков и ортунгов.

Она взглянула в сторону Юлиана. Она не вспыхнула бы так внезапно, если бы в первый момент не узнала привлекательного молодого офицера с «Аларии» в оборванном слуге вождя вольфангов, ибо он был тогда в коридоре возле люка. Она отлично его узнала даже в лохмотьях и заволновалась. Ее реакция, несомненно, была замечена, но еще сильнее смущала открытость, с которой этот оборванец смотрел на нее — пристально, с легкой улыбкой, которую он даже не пытался скрыть. Покраснев еще сильнее, она вспомнила, что этот человек видел ее у ног вождя, тогда еще простого гладиатора в доспехах ортунгов.

В шатре поднялся шепот. Позвякивая цепями, рабыни смотрели на Ге-руну. Когда-то она тоже была такой же беспомощной в руках мужчины, какими были сейчас они.

Однако Геруна оставалась свободной. Она не удостоила рабынь ни единым взглядом.

«Она действительно прекрасна», — думал Юлиан. Геруна отвернулась.

— Подойди, благородная и возлюбленная сестра, — приказал Ортог.

Многие варвары, как и жители цивилизованных планет, их политические и иные организации, предпочитали относиться к женщинам в известной манере — манере, которая была совершенно неуместна по отношению к аристократкам со всей деликатностью и сложностью их натуры и глубиной чувств.

Ортог указал место рядом с собой, где должна была встать его сестра. Подобрав длинные юбки, Геруна начала пробираться к помосту. Откуда-то справа, из толпы мужчин, донесся ехидный смешок, но Ортог сердито вскинул голову, и смех прекратился. Услышав этот смех, Геруна на мгновение замерла, но затем вновь продолжила свой путь.

Она взошла на помост и встала рядом с Ортогом.

— Я нездорова, господин, прошу меня простить, — сказала она.

— Принесите принцессе стул, — приказал Ортог, и тут же им подали стул, на который неохотно опустилась принцесса.

В шатре наступила тишина.

— Итак, начнем суд, — объявил Ортог.