Капитан

Командир броненосного крейсера «Асама» капитан первого ранга Ясиро Рокуро сидел в своей каюте, сжав голову руками. Ничего невидящий взгляд японца упирался в пол, на столе стоял пустой графин саке, а в голове бесконечным калейдоскопом мелькали тягостные картины закончившегося боя. Выглядел капитан страшно — растрепанный, бледный, с расстёгнутым мундиром и дрожью в руках. Щеку пересекала свежая царапина. Если бы Рокуро командовал эскадрой, он бы смиренно просил Императора о возможности сделать харакири. Но командовал не он, а адмирал Уриу, чье обгоревшее и изувеченное тело сейчас покоилось в холодильнике.

Рокуро боялся не смерти, а позора, ибо позор самое страшное, что может обрушиться на голову истинного самурая. В том, что произошло минувшим утром, его позора не было, но был позор за свой любимый Ниппон, который получил настолько унизительную пощечину.

Проклятье всем демонам! Все они, включая адмирала Уриу поверили англичанину Бейли и тем шпионам, которые характеризовали русского капитана Храброва как труса и серую посредственность. Как же они могли так обмануться? Почему оказались столь слепы?

Русский переиграл их, словно детей, переиграл по всем статьям, жестоко и без лишних сантиментов. В глубине души Рокуро восхищался таким врагом. О, это был прекрасный беспощадный враг, который и тебя самого делал лучше, заставляя мобилизовать все свои способности. Враг, которого следовало уважать со всем достоинством и которого требовалось убить как можно скорее, дабы он не принес еще больше вреда любимой Родине.

Рокуро бы истинным последователем синтоизма и кодекса Бусидо. Резким движением он разорвал свой мундир, по полу застучали пуговицы. Ритуал хараэ[21] был прост и ясен, как путь самурая. Он расстелил красную циновку, сел на колени и протянул руку, взяв короткий меч танто. Сейчас можно было обойтись без алтаря, молитв и монахов.

— Без злобы и эгоизма я, Ясиро Рокуро даю слово, что не оставлю безнаказанной смерть своего любимого командира Уриу Сотокити и заглажу его позор, — меч медленно прочертил по мускулистой груди самурая две пересекающихся линии. Сразу же потекла кровь. — Да будет свидетелем моих слов Плавучий мост Небес!

* * *

Встреча с «Корейцем» прошла благополучно. Беляев сразу же прибыл на борт «Наследника» и принялся детально расспрашивать о минувшем бое. Храбров угостил его ужином, еще раз порадовавшись тому, что канонерки с ними не было. Она бы неизбежно получила повреждения, могла загореться и потерять ход. И тогда бы перед ним встал тяжелый моральный выбор — защищать ее до последнего и геройски погибнуть, попасть в плен со всем экипажем или бросить на растерзание и уйти.

Следующие сутки два русских судна осторожно продвигались к Артуру. Бледный от недосыпа мичман Жилин слушал эфир и сумел-таки уловить едва слышимые переговоры эскадры адмирала Того, которая прошла от них севернее, милях в тридцати. Судя по всему, самураи возвращалась обратно в Японию или направлялась к Чемульпо.

За это время Храбров вместе с Харитоновым и старшим штурманом составили подробное боевое донесение, в котором капитан объяснил все свои приказы и действия за последние трое суток. Отдельным рапортом со схемами и картой он поминутно расписал бой, потери в экипаже, полученные повреждения и нанесенный врагу ущерб, итоговый результат, а также свои мысли и идеи по поводу случившегося. Это был тяжелый и непростой труд, обязательный для всех участвующих в бою командиров кораблей. Подойти к нему следовало со всей ответственностью. Документ будут внимательно изучать Старк и Наместник, а копия обязательно уйдет в Петербург.

Ранним утром 30 января два русских судна подошли к Порт-Артуру. Распогодилось, солнечные лучи как живые бегали по волнам. Из-за голых неприветливых скал Тигриного Хвоста вход в гавань с моря выглядел хмуро, но сейчас, то ли благодаря возвращению с победой и превосходному настроению, то ли солнцу, природа словно преобразилась. На внешнем рейде виднелся крейсер, судя по силуэту, это был «Новик» и парочка миноносцев рядом с ним.

— Стоп машина! — передал Храбров по машинному телеграфу из ходовой рубки. Снизу, через прямоугольные иллюминаторы, виднелась башня главного калибра, часть бака[22] и гюйс[23] на носовом флагштоке, бодро трепещущий на свежем ветре.

— Думаешь, наши поставили мины? — поинтересовался Харитонов.

— Не исключено. Нам незачем рисковать, дождёмся какой-нибудь «собачки».

«Собачками» на РИФе именовались миноносцы — они много бегали, их нещадно гоняли в хвост и гриву, да и служба там считалась не такой престижной.

На «Наследнике» и «Корейце» весело реяли Андреевские флаги, вдобавок моряки начали семафорить, пытаясь привлечь внимание Электрического утеса, до которого было около пятидесяти кабельтовых. Очередной проблемой было то, что пехотные и морские подразделения имели каждый свою систему сигналов и оповещений, из-за чего часто не понимали друг друга. Но сейчас, при прекрасной видимости, все должно было сложиться хорошо.