Капитан 'Аль-Джезаира'

Молодой капитан был растроган этим изъявлением верности. Он обвел глазами своих людей. Ни одного турка - только мавры и негры. "Аль-Джезаир" был единственным таким кораблем во флоте дея, на всех остальных непременно обитались добрых шесть, а то и все восемь десятков этих инородцев. Покойные Омар-паша и Мустафа безошибочно оценили политическое значение свободного от турок экипажа. Допусти Омар какой-нибудь просчет, наносящий ущерб интересам дея, и властитель с чистой совестью может сказать: турки здесь ни при чем!

Обвинение, подобное нынешнему, было бы бессмысленным, находись у Омара на борту люди, близкие к правительству: они просто не допустили бы никакого преступления. Разве что в знак неповиновения Гуссейн-паше.

Шум в честь оправданного Омара докатился и до ушей Бенедетто. Итальянец совсем уже было снарядился в дорогу, ибо посчитал, что песенка капитана теперь спета. До второго прибывшего в порт парусника старику не было никакого дела. Для него, бывшего раба, черная полоса жизни под названием "Алжир" окончилась. В чудесное спасение своего молодого хозяина он не верил.

Однако, заслышав ликующие крики "Омар! Омар!", Бенедетто решил с отъездом пока погодить. Затесавшись в возбужденную толпу и яростно работая локтями, он стал медленно, но верно продвигаться вперед. Гавани он достиг как раз в тот самый момент, когда к стенке подошла шлюпка с "Аль-Джезаира".

Старик со слезами на глазах заключил Омара в объятия. Слова здесь были ни к чему. Страшные часы, когда смерть была за спиной, совершенно истощили силы капитана. Бенедетто пришлось подставить ему плечо и чуть ли не волоком тащить его вверх по крутым переулкам.

Прежде всего капитану нужен был покой. Едва войдя в дом, он свалился на подушки и закрыл глаза. Но сон долго не шел к нему. Слишком он был возбужден.

Бенедетто примостился на корточках возле него, да так и просидел, не спуская глаз с молодого земляка, пока тот не проснулся.

- Моя жизнь висела на волоске, - пробормотал чуть слышно Омар.

Бенедетто придвинул ему поднос с ужином.

- Сперва ешь, а потом рассказывай, - попросил он.

Но Омар и не притронулся к пище.

Он вскочил вдруг на ноги и, дрожа от волнения, спросил.

- Кто я? Я не араб, не бербер, не мавр!

"Вот как далеко зашло", - подумал итальянец.

- Когда ты узнал это? - спросил он осторожно.

- Еще после нашего последнего разговора в лагере шейха Османа. Я противился, всеми силами защищался от этого ужасного осознания. Но оно не уходило, оно жило во мне. Я все еще верил, что сумею уйти от правды, потому и не поговорил с тобой перед уходом в последний рейд. Но я не могу больше. Я должен знать все. Только ты один, Бенедетто, можешь мне сказать, кто я. Пожалуйста, назови мне мое настоящее имя!

- Ты Ливио Парвизи, сын моего хозяина, убитого на "Астре".

- Ливио Парвизи? Ливио - я припоминаю, а Парвизи - нет. Ливио Парвизи как чуждо это звучит... А мой отец - он умер? У меня нет отца? О-о-о!

Он спрятал лицо в ладони. У него нет отца - грозному корсарскому капитану показалось вдруг, что страшнее этого ничего нельзя и придумать. Бенедетто не сказал ни слова. Молчал и Ливио. Наконец, немного придя в себя, он продолжил свои расспросы.

- Почему ты не назвал мне мое имя, когда мы сидели вместе в тюрьме у Османа?

- Я не был убежден, поверишь ли ты этому.

- Нет?

- К сожалению, я не догадался при первой нашей встрече расспросить тебя о твоих самых ранних годах. Наверное, я укрепился бы в своих предположениях.

- И еще тогда мог бы рассказать мне правду!

- Я и сам сперва так думал, Ливио. Но после понял, что это было бы неправильно. Мои слова до Омара не дошли бы. А вот разберись он сам, что к чему, это было бы отлично. Ты ведь и без меня скоро понял, что ты не сын этой страны, и все же продолжал свои корсарские рейды. Что же дальше, Ливио?

У молодого Парвизи бессильно опустились руки. Он не знал ответа на этот вопрос.

- Я - корсар... - тихо сказал он. Бесконечная печаль звучала в этих словах. Что делать, куда идти дальше? Откажись он сейчас от этой своей профессии - и жизнь теряет всякую цену.

- Позволь мне решить за тебя, Ливио, - попросил Бенедетто Мецци. - Мы вместе вернемся на родину.

- Невозможно, мой друг. Мне, который принес людям столько горя, жить среди тех, на чью жизнь и имущество я посягал? Так не пойдет. Я не могу ни сидеть сложа руки, ни ходить за плугом, ни пасти стада. У меня свой удел. Мне бы - в битву, помериться с противником силами и сноровкой!

- Однажды это будет стоить тебе головы. И ведь опасность ждет тебя не только в бою. Взять хоть бы и сегодняшнюю историю. Где бы ты был, не явись в последний миг твой спаситель?

- Да, еще немного, и все было бы кончено... Ты прав, отец. И все же я остаюсь! Возвращайся домой один. Возьми от моих достатков сколько требуется, чтобы вести жизнь состоятельного человека.

- Награбленное добро! Я не возьму у тебя ни цехина, Ливио!

- Аллах да накажет тебя, старик! Еще чего! - вскипел корсар. - Ты возьмешь все, что я тебе дам. Я же пойду дальше своим путем. Я - Омар! И горе тому, кто захочет мне помешать!