Капитан Брамы (СИ)

— Ты прав, — внезапно согласился иеромонах и сел обратно на свой топчан. — Пока мы не совсем в форме. Не все еще готово, и где царь мы пока не знаем… Да, все так. И ангел в последнее время не посещает нас. Но ничего, смиряемся, скорбим, осознаем свое недостоинство.

Отец Василий замолчал, что-то обдумывая. Вдруг встал и даже положил руку на плечо Пастуха.

— Да, надо замедлить сколь возможно их появление здесь. Пока от ангела я не получу четкие указания. Ну… понимаешь.

— Будет сделано, отче, — с готовностью ответил Пастух и через едва заметный проем в стене выскользнул прочь.

Пройдя по коридору с кельями для людей, Пастух спустился на «нулевой уровень» и по другому коридору направился к выходу из катакомб. Возле большой пещеры под названием «царская палата» (место, где отец Василий произносил свои проповеди и где проводилось оглашение нелюди), он услышал короткие, отрывистые фразы:

— …Бандит, фанатик, инквизитор… масон, экуменист, нео-обновленец, друг всех педерастов… за собой смотри, узколобый фарисей, фаш-фа-гы-гы тарелочки… — дальше шла полная тарабарщина, и другой голос торжествующе произносил:

— Вот видишь, бра-а-т, к чему приводит ересь модернизма и эку-у-уменизма; покайся, пока не поздно, пока Господь не освятил мне руку для удара…

Пастух осторожно прошел через проход в стене и заглянул в царскую палату. В конце пещеры было возвышение, которое служило сценой. И на этой сцене застыли в картинных позах друг перед другом два гнома.

Еще несколько гномов, видимо, свободных от послушания в пещерах и трапезной, сидели на каменных скамейках, и молча слушали короткие реплики. Гномы на сцене произносили их с такими страшными лицами и с таким тщанием (почти не выворачивая слова), что казалось еще одна реплика, и они бросятся друг на друга.

Впрочем, Пастух знал, что не бросятся. Земляной народ своих не трогает. Да и умнее они, чем отец Василий думает.

Со сцены между тем летело:

— Покайся, гад, покайся антихристово отродье! Иначе не только ты и твои дети, но и жилища их, и скот их, как сказано в Писании — все до последнего бантика и помадки — все будет попалено!

— Каяться перед мра-а-акобесами! — кричал в ответ другой гном, — и не подумаю! Не вам судить! Бог есть любовь! Он посылает дождь на добрых и злых!

— Да, сатанинское отродье, Господь есть любовь опаляющая. Мне жаль тебя, — с этими словами «гном-мракобес» схватил за грудки «гнома-интеллигента» и заорал, — нет пощады греху! Забивать камнями, сказано! Но будет ли милостью Божией забить такого камнями?

Последний вопрос гном адресовал к сидящим в зале. Получив утвердительный ответ, мол, да милость конечно, гном еще сильнее сдавил своего оппонента.

— Милости хочу, а не жертвы, — прохрипел тот, — и отмену нелепых церковных правил и постов.

— Вот оно что, — зловеще проговорил гном-фанатик, — отмена постов, сокрушение сосуда Истины, обольщение малых сих. Нет, будет великой милостью забить тебя камнями, дабы спасти невинных детей. Меч слова отделяет зерна от плевел, овец от козлищ. Последний раз тебя прошу, во имя грядущего царя, покайся! Покайся, и государь тебя, может быть, помилует!

— Что, государь, опять государь, опять земной правитель, — прохрипел гном-интеллигент и повис в руках второго гнома. Тот разжал руки. Интеллигент картинно упал на пол сцены. Полежал несколько секунд без движений. Потом встал, весь красный, тяжело дыша, словно тащил по дну шахты огромный камень.

Оба гнома низко, в пояс, поклонились под дружные аплодисменты немногочисленных зрителей, и покинули сцену.

Пастух усмехнулся и пошел дальше.

Виктор (правая рука иеромонаха), такие сценки в шутку называет пятиминутками ревности — вспомнил он.

Пастух не любил Виктора (равно, как и все остальное человечество), считал его коварным азиатом, который еще покажет свое восточное вероломство.

Он уважал только отца Василия (именно, уважал, а не любил). Даже немного трепетал перед ним, после того, как стал свидетелем явления иеромонаху ангела. И верил ему на слово. Верил больше чем себе. Верил, что будет на Руси Святой царь. И что антихрист сюда так и не сунется. А все его слуги будут наконец-то казнены.

Но будут казнены и колдуны!

Этого Пастух боялся и приколдовывал, только выполняя то, или иное послушание Василия. Иеромонах знал, что Пастух приколдовывает, но не запрещал ему, хотя и не одобрял. И Пастух искренне верил, что в свой час отец Василий замолвит за него словечко перед царем. Мол, хоть и колдун он проклятый, а все ж благому делу послужил.

Пожалуй, единственно, в чем он не мог понять отца Василия — это его жестокость по отношению к гномам.

Нет, даже не жестокость, он просто не считает их за полноценных существ. Даже имен нормальных им не дает — Фильки, Гришки, Тимошки, как будто они его холопы, а не послушники. Мол, еще не заслужили нормальное христианское имя, пускай делом покажут, что теперь не бесы.

Странно, — размышлял Пастух, — отец Василий добрый малый и так беспощаден с земляным народцем. Впрочем, они сами к нему пришли и преданы ему, несмотря ни на что…