Мои слова почему-то удивили туземца. Он ещё раз внимательно посмотрел на меня, вернулся к своему трону и только потом спросил с акцентом на слове "тебя":
- У тебя есть имя?
- Разумеется. А что в этом удивительного?
Вместо ответа вождь задал новый вопрос, вызвавший удивление уже у меня:
- А откуда оно у тебя?
- Так меня в детстве назвали родители.
- А где живёт твоё племя? - вопросы Фасимба задавал в ему одному понятной логической последовательности.
- У меня нет племени. Я живу один, сам по себе.
Пусть это и не совсем правда, но ведь и не откровенная ложь. Я никогда не причислял Марвина и Эллен к своему племени. Да и вообще мало кого причислял. Но это слишком длинная и запутанная история, чтобы рассказывать её сейчас вождю дикарей.
- Тогда зачем тебе имя?
Забавный вопрос. Даже не знаю, что и ответить. У нас как-то принято всем людям давать имена. А здесь, похоже, это вовсе не обязательно.
- Чтобы отличаться от других людей, наверное, - предположил я. - Чтобы другие люди, когда услышат что-то обо мне, знали, что это говорят именно обо мне.
Однако Фасимба был незаурядным мыслителем, по сравнению с остальными присутствующими. И он быстро нашёл провал в моей логике.
- Но ведь ты сказал, что живёшь один? Тогда кто и с кем может о тебе говорить?
Кажется, этот туземец решил превзойти меня в искусстве спора. Что ж, посмотрим.
- А разве вы, мистер Фасимба, сейчас не говорите обо мне?
- Чтобы говорить о тебе, мне не нужно твоё имя, - возразил он. - Я просто покажу на тебя пальцем и скажу "он". И все поймут.
- Но если бы меня здесь не было, вы не смогли бы объяснить, о ком говорите, - задал я вождю новую загадку.
- Если бы тебя здесь не было, я бы не стал о тебе говорить, - легко разобрался с ней Фасимба.
А ведь он по-своему прав. Какое ему дело до тех, кого он ни разу не видел? До Шэррика, например. Он же для туземцев просто не существует. А если вдруг здесь появится, так можно будет и так объясниться. "Я ты поймать" и так далее. Однако нужно дать понять этому философу, что я не такой, как его соплеменники. Что ко мне нельзя подходить со здешними мерками.
- Там, где я живу, у всех есть имена, мистер Фасимба.
Туземец задумался. В его картину мира мои сведения явно не вписывались. Но он мужественно боролся с противоречиями.
- Значит, ты не вождь? - сделал он вывод.
Вообще-то я капитан. Но, наверное, это не совсем то же самое, что вождь.
- Нет, - честно признался я.
И напрасно. Фасимба сразу потерял ко мне всякий интерес и повернулся обратно спорщикам. Уж и не знаю, какое он получал удовольствие от этого разговора. Ответы обоих охотников разнообразием не отличались, и кажется, пошли уже по третьему кругу. Правда, слов они теперь использовали больше, видимо, почерпнув что-то из наших с Фасимбой выступлений. Но связывать слова между собой по-прежнему отказывались.
- Я связать чужой нет. Он видеть я нет. Он думать чужой идти один.
В конце концов, вождю тоже надоело. Он встал с покрытого шкурой камня, на котором восседал в продолжение всего следствия, и объявил вердикт.
- Ты поймал чужого честно, - обратился он к первому охотнику. - Но ты не связал чужого. Значит, он - палец Фасимбы вытянулся в направлении второго, - тоже поймал чужого честно. Но вас двое, а чужой один. Значит, вы будете драться. Кто победит, возьмёт себе чужого.
Не сказал бы, что решение вождя обрадовало претендентов, но оно хотя бы подсказало выход из положения. Простой и понятный любому дикарю.
- Я драться, - сказал первый и поднял руки ладонями вперёд.
- Я драться тоже, - второй блеснул более глубоким знанием языка и повторил жест первого.
Толпа радостно загудела, предвкушая развлечение. А я задумался. Получается, что тот жест, которым я надеялся убедить туземца в своих мирных намерениях, здесь трактуется как вызов на поединок. По-видимому, на поединок без оружия. Вот почему так обрадовался мой приятель. Я предоставил ему возможность захватить пленника живьём, что явно ценится выше, чем просто труп врага. Впрочем, не стоит расстраиваться. Если бы он внезапно напал и убил меня, было бы ещё хуже.
Тем временем толпа чуть подалась назад, противники разошлись в стороны и остановились шагах в двадцати друг от друга. Фасимба поднял руку, и все послушно замолчали. Даже дети, сбежавшиеся со всех сторон, как только вождь объявил о предстоящем поединке, перестали галдеть, подпрыгивать и толкать соседей в борьбе за более выгодное место. Но, разумеется, долго тишина не продержалась бы, и вождь поспешил дать сигнал к бою.
- Деритесь!
Бойцы одновременно рванулись вперёд, низко наклонив головы, и прежде чем я чётко сформулировал для себя, на что это похоже и чем должно завершиться, с глухим, но героическим стуком столкнулись. Головами, конечно же. Ведь именно так и сразил меня недавно один из соперников. И моя челюсть до сих пор помнит те ощущения.