Капитан чёрных грешников

На втором этаже домика паромщика только его спальня и была, внизу тоже только одна комната.

Между ними был только пол в одну доску, через щели которого пробивались лучи света.

Вместе с громкими голосами Анри услышал, как что-то то и дело громко, резко позвякивает.

Этот звук он тотчас узнал: то звенели стальные ножны сабли и шпоры на сапогах стучали по каменному полу.

Тогда молодой человек лёг плашмя и через щель в полу ясно увидел бригадира жандармов. Он уселся за стол вместе с Гаво, а Симон спустился в погреб за кувшином вина.

Анри был храбрым человеком: он с лихвой доказал это в героическом походе, столь трагически окончившемся арестом герцогини Беррийской.

Но безрассуден он не был и полагал, что истинная отвага избегает борьбы неведомой и безнадежной.

Поэтому он лежал неподвижно, поневоле вслушиваясь в беседу кучера с бригадиром жандармов.

Гаво говорил:

— Уж я-то кое-что верно знаю. Вот погодите, как только схватят первого из черных братьев, будут его судить…

— Мы затем сюда и явились, — сказал бригадир.

— Если меня вызовут свидетелем…

— Непременно вызовем.

— Уж я такое расскажу!

Несколько месяцев тому назад Анри получил письмо от тетушки: она действительно писала, что черные грешники вновь объявились, но никаких подробностей не сообщала.

Симон вернулся из погреба.

Анри через щель в полу углядел, как он сердито посмотрел на Гаво:

— Эге, язык-то у тебя больно длинный!

— Полиции все надо рассказывать, — заметил бригадир.

— Да если б он что знал! — сказал Симон. — Не знает он ничего.

— Ах, так? Ничего я, значит, не знаю?

— Ну, если знаешь, — миролюбиво сказал Симон, — так в суде и расскажешь. А теперь пей живей, пьяница, тебя пассажиры дожидаются.

И налил ему стакан вина.

Гаво залпом осушил его, встал и сказал:

— Так что, бригадир, вы тут останетесь?

— А как же! — ответил жандарм. — В шесть часов мы тут встречаемся с бригадиром из Венеля.

— Только у меня койки для вас не найдется, — сказал Симон, в большой тревоге глядя на потолок.

— Ничего, не надо, — ответил бригадир. — Я на столе улягусь да тут и вздремну чуток.

Гаво ушел.

Анри, все так же лежа плашмя на полу, увидел, как бригадир улегся на спину, положил саблю между ног, потом услышал, как щелкнул кучерский кнут, зазвенели колокольчики, застучали колеса…

Симон ходил туда-сюда по нижней зале и, казалось, не собирался идти к себе спать.

Бригадир уже закрыл глаза, а через десять минут звучный храп известил о том, что он спит.

Тогда Симон взобрался на чердак и убрал за собой лесенку.

При свете ручного фонаря он увидел, как Анри лежит на полу.

Симон поднес палец к губам и тихонько сказал:

— Слышали?

— Все слышал.

— Через два часа, — с тревогой сказал Симон, — здесь будет шестеро жандармов.

— Правда?

— Бежать надо, господин барон.

— Ничего страшного, — ответил Анри. Они же не меня ищут.

Симон ничего не сказал.

Он просто подошел к окну, бесшумно распахнул его, выставил лесенку наружу и сказал:

— Бегите, господин барон, скорей бегите!

— Да зачем?

— Не хочу, чтоб ваша гибель была у меня на совести, — продолжал Симон. — Вы уж где-нибудь в другом месте схоронитесь…

Анри его страх был совершенно непонятен. Но чувство такта не давало ему права настаивать. Он подошел к окну, перемахнул через подоконник и встал на лесенку.

— Прощайте, господин Анри, — сказал Симон. — Храни вас Господь!

Голос паромщика прозвучал глухо, как сдавленное рыдание.

IV

Едва миновала полночь.

Останавливаясь у Симона, Анри де Венаск сразу предупредил:

— В Бельрош я хочу явиться только за час до рассвета, чтобы Раймон уже встал. Он мне тихонько откроет и где-нибудь спрячет, а сам тем временем приготовит тетушку к моему возвращению.

А теперь Симон, по не зависящим от него обстоятельствам, выставил его на улицу задолго до условленного срока.

Голова у Анри горела, все в ней помутилось.

Почему же паромщик так холодно его встретил?

Почему он так перепугался и сказал: "Бегите! Завтра утром в доме будет полно жандармов!"?

Да, он сам сказал паромщику, что заочно осужден на смерть, но ничего особенно страшного в этом приговоре не было.

Он был вынесен военным трибуналом в Нанте не только ему, но и еще нескольким дворянам, больше других замешанным в мятеже, и все кругом говорили, что этот приговор будет отменен по амнистии прежде, чем арестуют первого осужденного.

Правда, Симону было известно только то, что рассказал ему сам Анри.

В родных местах никто не знал о его возвращении, а значит, никто не мог послать жандармов по его следу.

Поэтому Анри никак не мог объяснить себе поведение паромщика, эту смесь участия с отстраненностью.

Здесь была какая-то тайна, которую он напрасно стремился открыть, какое-то препятствие, непреодолимое для его ума и проницательности.

За домом Симона был маленький навес, под которым лежала куча сухих листьев и сена — корм для коз на зиму.

Анри подумал было зайти под него и поспать несколько часов.

Но на память ему пришли слова паромщика:

— Я не хочу, чтобы ваша гибель была у меня на совести!

"Бедняга не хочет в это впутываться", — подумал Анри.

И пошел дальше.

В этом месте начиналась одна тропа.