Капитан её сердца

Дин ухмыльнулся, соглашаясь. Странное дело: ее негромкий, размеренный и необъяснимо уверенный голос действовал на него умиротворяющее, стирая раздражение и вызывая стойкое ощущение правильности ее слов. Общие неприятности так подействовали? В школе от подобной тирады взорвался бы в пару секунд и послал эту всезнайку так далеко, где никаких лагерей еще не придумали. А теперь, вишь, прикидывал в уме, какой эпизод из собственной лагерной жизни можно было бы открыть этой наивной девице. Уж точно не из последних лет: тогда Дин отрывался уже весьма своеобразно и победы засчитывал не в полезных делах, а в прошедших его постель девицах. Занятный, на самом деле, получился календарь, где красным цветом Дин отмечал дни удачной рыбалки, а черным — отдых от нее, и к концу лета на нем можно было четко — красным по черному — прочитать его имя. Четыре смены — четыре буквы, и лишь у «Е» не хватало одной красной клетки, день которой выпал на всеобщие соревнования и сил на продолжение банкета ни у кого не осталось.

Ден счел это развлечение весьма остроумным, а вот Дину оно стоило места в списке претендентов на получение спортивной стипендии, ибо мистер Ричардс, тренер по баскетболу, не заметил в подопечном особого рвения к спорту и напоследок даже посоветовал мистеру Уоллесу расставить приоритеты в правильном порядке, если он рассчитывает чего-то добиться в жизни. Дин пережил эту оплеуху в одиночку, даже Дену не открыв своего разочарования упущенным шансом, после чего вгрызся в тренировки мертвой хваткой, оставив для девиц лишь редкие перекуры, и имел все основания в скором времени рассчитывать на желаемые дивиденды.

Но подругу по несчастью не могла заинтересовать ни первая, ни вторая часть этой истории.

Дин хмыкнул и потер переносицу.

— Не была, значит, — теперь уже с наигранной снисходительностью повторил он. — Что, Мелоун, неужели вся эта радость жизни прошла мимо тебя? И москиты тебя по ночам в палатке на жрали, и недозрелой черникой ты живот себе не набивала, и по пояс в ледяной воде плот с камней не выталкивала, и даже в десятимильных бросках ноги на горных тропах не сбивала? Скучное же у тебя детство было, Мелоун. Неромантичное.

Tea легко улыбнулась, как будто по достоинству оценила его сарказм.

— Совсем неромантичное, — согласилась она. — Я каждые каникулы просила папу взять меня с собой, а он все считал меня маленькой и боялся, что мне будет слишком трудно в его поездках. Только когда мне исполнилось двенадцать, наконец решился. И совершенно напрасно он волновался. Вовсе и не было мне ни страшно, ни сложно. Совсем, конечно, далеко от цивилизации и условия самые что ни на есть походные, но зато какая красота! Когда я в первый раз джунгли увидела наяву, а не на папиных фотографиях…

— Так, стоп, Мелоун! — Дин нахмурился. Она говорила так, словно он должен был что-то про нее знать и лишь поддакивать в ответ, но Дин ни черта не знал. И меньше всего на свете хотел чувствовать себя кретином. — Кто у нас папа и на кой черт он фотографирует джунгли?

Tea снова улыбнулась — на этот раз с такой любовью, что у Дина заломило от приторности зубы.

— Папа у меня фотограф, — даже не думая раздражаться из-за его неуважительного тона, ответила она. — Для National Geographic природу снимает. То в одной стране, то в другой. Весь мир уже объездил. А я пока дальше Индии и не бывала. Этим летом мы с папой, правда, вдоль всего Чили проехали, но, кажется, это все-таки ближе, чем Хампи**. А вот в Австралии…

Она говорила, не хвастаясь, а просто повествуя о своей жизни, и этот тон неожиданно пробудил в душе Дина искренний интерес. В конце концов, что он терял?

— Ну, раз такое дело и ты у нас великая путешественница, — хмыкнул он и уселся на большой плоский камень возле новоявленной стены, — тогда и рассказывай.

Теа удивленно посмотрела на него, однако возражать не стала.

* по Фаренгейту (+10 по Цельсию) (прим. авт.).

**древний индийский город, затерянный в джунглях.

Глава 4