Капитан Филибер

…Простыню Саша захватила с собой. Хорошо иметь дело с медработником! И вообще – хорошо, здорово даже. Вырваться из черного, оседлать «Harley-Davidson», на полной скорости влететь в белое-белое, в самый свет, в сияющий простор, мчать, мчать, мчать – до пустого зимовника, до ее закушенных губ, до рвущегося из горла крика… Завидуй, Гамадрила, на пять метров прыгай, звени золотой цепью!

– Не вставай, полежи еще… Нет, тебе же нужно спешить, тебя Чернецов зовет, тебя… Еще немного, Филибер, чуть-чуть… Я… Я тебе, кажется, плечо прокусила?

Посмотреть она не могла, глаза оставались закрыты – с той секунды, как я расстегнул верхнюю пуговицу ее гимнастерки. Сашина ночь, спасительное темное покрывало, последняя иллюзия стыда. «Я девушкой, невестой умерла…»

– Отчасти, – дипломатично реагировал я. – Йод у тебя имеется? Тогда нет вопросов…

– У тебя никогда нет вопросов, Филибер. Только… Только ответы. А на вопросы ты не отвечаешь…

Я пожал плечами, присел рядом на край тулупа-ветерана, потянулся к пачке «Дюшеса». Белый свет дрогнул, пошел серыми пятнами. «Кто ты?» Саша не забыла. На вопросы я не отвечаю…

Бешеное весеннее солнце в разбитых окнах, грязный тулуп на полу, серая казенная простыня, мелкие капельки пота на горячей коже, острый, сводящий с ума запах – ее запах. Женщина, впивавшаяся зубами в мою плоть, согласилась пойти со мной в Ад – но так и не поверила до конца. А, может, не верила никогда. Разведчица!

Щелк! Щелк!.. Бензин кончился, вот притча!..

– Не обижайся, мой Филибер. Пойми! У меня не осталось ничего – только скелет с кожей… Его я отдала тебе. Пошло звучит, правда? Как в дурацком французском романе. «Я твоя, я твоя!..» Но это правда.

Я покосился на скелет, провел ладонью по коже. Зря напомнила, этак и через неделю к Чернецову не доберемся.

– Но человек – не скелет и не кожа. Он – целый мир…

…Души-песчинки в бесконечном броуновском движении, свинцовые кони на кевларовых пастбищах…

– Да.

Села – резко, рывком, подтянула простыню к горлу. Дрогнули плотно сжатые веки.

– Голая женщина философствует на грязной простыне после… после… всего. Даже не помывшись… Я бы на твоем месте уже умерла – от смеха. Тут, где-то рядом, мои тряпки… Господи, Филибер, почему я не могу надеть красивое белье, хотя бы раз, только для тебя! Мне иногда так стыдно…

Хотел пошутить, сказать о стиле «гот», а военно-полевой экзотике… Не решился, прикусил язык. «Тряпки»… Одна, вторая…

Верхнюю пуговицу подпоручик Кленович Ольга Станиславовна застегнула сама. Поправила крестик с «веткой», провела ладонями по ткани, одернула гимнастерку.

Посмотрела в глаза – словно ударила.

– Я помню, что говорила тебе, мой Филибер. Если надо – повторю еще и еще. Да, Бог не с нами, может, Его уже нет. Но есть Россия, единая и неделимая. Был и будет Русский Царь. Ради этого я живу, ради этого умру – и убью всякого, кто станет на пути. Кем бы ты ни был, мой Филибер, знай это!

«Аллах акбар!» – хотел сказать я, но вновь промолчал. Шутки кончились. Женщина, только что готовая кричать от счастья, не лгала. Ни тогда, ни сейчас. Она – мир. Мир говорил со мной.

Щелк!.. Ах, да, бензин…

* * *

– …Не сомневаюсь, господа, история несчастливой Японской войны вам в целом известна. Однако же имеются некоторые, не слишком освещенные эпизоды…

Кружка с дымящимся отваром в руке. В синем, цвета донских погон весеннем небе – ни облачка, ни тучки. Легкий ветер, еле слышный шелест травы… Партизанский Эдем, непьющий артдивизион. Полковник Мионковский, седобородый Рere Noёl, занят привычным делом – учит уму-разуму.

– Считается, что после Мукденской баталии армия маршала Оямы, несмотря на очевидную победу, не имела уже сил для развития успеха. К Сыпингаю она буквально доползла, после чего сражения и завершились. Но сие не совсем так.

Учимся: начопергруппы «Новочеркасск» Чернецов, врид начдив-1 Голубинцев, начдив-3 Сидорин – и нагло примкнувший к ним земгусар. Слушаем. Вдыхаем травяной аромат.

…Погоны после возвращения из Раздоровской я снял. Из вредности. Поглядел на меня Кибальчиш – грустно, безнадежно. Смолчал.

– Столкновения имели место – короткие, но весьма жестокие. Особенностью их стало то, что основная тяжесть обороны легла не на пехоту, после Мукдена не слишком боеспособную, а на артиллерию. Была опробована система «гнезд», позже названая «сыпингайской». С гордостью могу сообщить, что автором ее является наш земляк, начальник артиллерии Маньчжурской армии генерал Михеев, в дальнейшем ставший, как вам ведомо, атаманом Терского войска…

Спешить нельзя – мудрость не торопится и не торопит. Парит травяной чай, уходит в донское небо сизый папиросный дым, негромко звучит старый, чуть надтреснутый голос.