Капитан Филибер

– …Есаул Мозговой очнулся, выполз на улицу и добрался до фельдшерского пункта. Фельдшер Николаев приказал приставить к спасшемуся караульных, которые стали издеваться над жертвой. Один из них насмешливо спросил, где у офицеров находится сердце,

приложил винтовку к его груди и без всякого сожаления добил выстрелом в упор…

За стенами – апрельский ветер, радостная зеленая степь, торжествующая весна. Там – жизнь. Здесь же, в тесной горнице, за старым колченогим столом сидят свидетели Смерти. Вот – она, прямо тут, в неровных строчках протокола. Целый вечер писали, читаем же с самого утра. У Принца вместо голоса – сип. Слушать и то страшно.

– 12 марта 1918 года убито два казака. Не местные. Один из станицы Аналок – Илья Некоз, другой из станицы Натугаевский – Иван Бромошевич. Убийство Некоза учинено было с истязаниями – его ранили, затем изрубили шашками, после чего сняли всю одежду и обувь. Убийства совершены в поле за станицей. Тогда же был избит до полусмерти а затем расстрелян инвалид Перемылин Илья Константинович, георгиевский кавалер, попытавшийся заступиться за жертв, у него гостивших…

Почти в каждой освобожденной станице приходится составлять такой протокол. Кто знает, может удасться устроить Нюрнберг планировщикам светлого будущего? В 1991-м не решились…

– …Из второй братской могилы, отмеченной на схеме, как «№ 2» извлечены 28 трупов. Большинство – с проломанными головами и штыковыми ранениями. В могиле найдено также окровавленное белье и одежда. Опознаны 26, неизвестными остались двое, в том числе девочка приблизительно десяти лет…

«Во сне он видел печи Освенцима и трупами наполненные рвы…» Если бы во сне! Если бы все это было ненастоящим, компьютерной «стрелялкой», грубой картиной на холсте! Свинцовые кони несут нас по кевларовым пастбищам от могилы к могиле, от рва к рву.

– …Семья священника Сокольского (семь душ, включая двух несовершеннолетних детей) была зверски вырезана, а сам священник повешен вверх ногами. Хоронить жертвы было запрещено…

Не тащи меня, рок,
в симферопольский ров.
Степь. Двенадцатитысячный взгляд.
Чу, лопаты стучат
благодарных внучат.
Геноцид заложил этот клад…

Чужие полузабытые строки дантовым ветром проносятся в сознании, отвлекают, заставляют не вслушиваться в каждое слово, в каждую строчку бесконечного протокола. Он нужен, нужны свидетели, подписи, фотографии – чтобы не отвертелись, товарищи пролетарские гуманисты!

– …15 марта 1918 года была забита шомполами до смерти учительница местной школы Веригина Анастасия Фроловна, 19 лет. Погибшая пыталась протестовать против арестов детей, увозимых Новочеркасск в качестве заложников…

Старый танковый ров,
где твои соловьи?
Танго слушает век-волкодав.
"Если нету любви,
ты меня не зови,
все равно не вернешь никогда…"

– …Общее число жертв в станице и в окрестных хуторах установить пока невозможно. Более 80 человек были насильно угнаны в качестве подводников в Терскую область, их судьба неизвестна. 37 человек взяты качестве заложников…

– Не могу, господа! – полковник Голубинцев рвет воротник френча, встает, пытается вдохнуть тяжелый спертый воздух. – Я… Я выйду. Прошу простить!..

Натужно хлопает дверь. Мне легче, я просто не дышу.

– Будя! – негромко бросает кто-то из местных. – Этак и душу надсадить можно. Подписываем, что ль?

Мы над степью стоим.
По шоссе пылит Крым.
Вздрогнул череп под скальпом моим…

* * *

Зажигалка, трофейная австриячка IMCO, чудо враждебной техники все поняла правильно, не стала спорить…

Щелк!

– Благодарствую! – Александр Васильевич Голубинцев наклонился к неровному огоньку, прикурил, жадно затянулся дымом. – Отчего-то тухнет все время, сырая видно… Знаешь, Николай Федорович, каким дураком я был? Рапорт думал писать самому Попову – на тебя. Представляешь? Насчет расстрела пленных. Гаагская конвенция, гуманное обращение, необходимость правильного судебного производства по отношению к каждому большевику, даже к комиссару… Ой, дурак!

Я тоже прикурил. Ароматный «Дюшес» показался дрянной прошлогодней махоркой. Пора было привыкать. Не первая станица, не первый протокол, не первая разрытая яма с гниющими трупами. Романтика Гражданской войны, комсомольские богини, комиссары в пыльных шлемах…

– До сих пор умники находятся. Нельзя, мол, такое печатать, нельзя рассказывать, провоцировать ненависть, месть. Ожесточать, так сказать, сердца… И в самом деле! Представляю, что скажут, прочитав такое!..

Александр Васильевич, командир 2-го партизанского полка, был не первым и не последним. За этот месяц довелось наслушаться – и о гуманизме, и о Гаагской конвенции.