Капитан флагмана

- Это я привой у Тараса Игнатьевича взял, к саженцу. - И он коротко рассказал историю знаменитой яблони Бунчужного.

На Романова эта история особого впечатления не произвела. Он слушал, иронически улыбаясь.

- Подумать только, такой титан - и вдруг этакая сентиментальность.

Глаза Андрея Григорьевича сразу похолодели.

- Вы, по-видимому, не расположены к Тарасу Игнатьевичу, - сухо произнес он, - но я его очень уважаю, и вообще это близкий мне человек.

- Простите, дорогой Андрей Григорьевич. Тысячу раз простите. Я на минуту забыл о великом законе гостеприимства: ваш друг - мой друг. Бога ради, простите.

- Давай сюда уху, Вадим Петрович, - обратился Багрий к Шарыгину. И к Романову: - Прошу за стол, Иван Семенович.

- Одну минуточку. - Романов шагнул в комнату, достал из портфеля бутылку коньяку, вернулся на веранду. - Позвольте, дорогой Андрей Григорьевич, и нашу лепту внести. - Он поставил бутылку на стол рядом с водкой, вскинул руки, громко прищелкнул пальцами: - Ереванский! Марочный!.. Высший сорт!

- Не слишком ли много на троих? - спросил Багрий, косясь на бутылки.

- А мы - по вашему закону, Андрей Григорьевич: никто никого не принуждает, не удерживает, каждый пьет, сколько хочет и сколько может.

В дверях показался Вадим Петрович с котелком в руках.

- Куда прикажете? - спросил он.

- Вот сюда, - указал Багрий на тарелку, стоящую посреди стола.

Шарыгин поставил. Андрей Григорьевич потянул носом и направился к выходу.

- Куда вы? - спросил Шарыгин.

- Костерик-то мы не залили - дымком тянет.

- Я сам, Андрей Григорьевич. И у стола я сегодня буду за хозяйку.

Он легкой походкой вышел и тут же вернулся, подошел к столу, снял крышку с котелка. Веранда заполнилась ароматом ухи.

- До чего же хорошо пахнет, - сказал Романов.

- Двойная, рыбацкая. С оттяжкой, - тоном знатока произнес Шарыгин. Вам чего налить?

- Водки, - сказал Багрий. - Люблю простую русскую водку. А Ивану Семеновичу - коньяка. Пожалуйста!

- Вот видите, - улыбнулся Романов. - Ему - простой русской, а мне коньяка. Интересно, почему это.

- Потому что вы если не на Парнасе, то где-то около. И потому вам коньяк, - сказал Шарыгин. - И позвольте мне тост. - Он повернулся к Багрию. - Ваш любимый, Андрей Григорьевич. За все доброе и хорошее!

- Будьмо! - сказал Багрий.

- Хороший тост "будьмо": короткий, но емкий.

Они выпили.

Романов ел с аппетитом. Лицо его лоснилось от жары и удовольствия.

- Ну до чего же хороша уха, - похвалил он. - Не знаю только, можно ли мне такую острую. Вадим Петрович обнаружил у меня какой-то гастрит в желудке.

- Он только и бывает в желудке - гастрит, - заметил Шарыгин. - Но вы ешьте спокойно. Ну что тут? Рыба - это не только белки, но и фосфор. В леке - лук, чеснок и перец. Лук и чеснок - это витамины и фитонциды, а перец продлевает жизнь. В одном ауле на Кавказе ученые обнаружили невероятный процент столетних стариков. Заинтересовались. Оказывается, там употребляют огромное количество перца.

- Если так, я позволю себе еще немного вот этого снадобья, - сказал Романов и пододвинул к себе чашку с леком.

Шарыгин налил по второй:

- Кому тост?

- Позвольте мне, - поднял рюмку Романов. - Предлагаю выпить за здоровье жены Тараса Игнатьевича, - он поднял свою рюмку еще выше и провозгласил: Здоровье Валентины Лукиничны! Кстати, как она там?

- Я сегодня был в отделении чуть свет, - сказал Шарыгин. - Ей лучше.

- Вот и слава богу, - сказал Романов. - Так давайте, значит, за ее здоровье!

После обеда Романов сказал, что хочет немного посидеть возле красного камня, у воды, там прохладнее.

Когда он ушел, Андрей Григорьевич спросил:

- Как Валентина Лукинична все же?

- Худо. Дежурила эта дура, Ванда Николаевна. И вот во время приступа она распорядилась впрыснуть Валентине Лукиничне морфия. И сестра, как назло, новенькая: Зиночка захворала, так нам вместо нее из хирургического дали. Вот она и вкатила, да еще двойную дозу. Еле отходили. Хорошо, что Галины Тарасовны не было. Такого приступа я еще не видел. - Он вздохнул. - Хотя бы конец скорее, что ли.

- Вы об этом уж про себя, пожалуйста, - сказал Багрий.

- Так она же совершенно безнадежна.

- Это слово я давно - еще в молодости - выбросил из своего лексикона.

- Но вы ведь понимаете, что она обречена?

- И это слово я давно выбросил.

- Знаю, но она обречена.

- Не будем об этом, - попросил Багрий.

- Хорошо, не будем. Да не расстраивайтесь вы, Андрей Григорьевич. И по поводу вчерашнего собрания тоже не стоит волноваться. Людмила Владиславовна была в дурном расположении духа. У нее такие неприятности из-за этих историй болезни... Я промолчал, чтоб не подливать масла в огонь.

- В этом есть здравый смысл, пожалуй, - не подливать масла в огонь. Я понимаю, - согласился Багрий.

- А мне показалось, что вы расстроились вчера.

- Если откровенно - расстроился.

- Неужели вы не знаете нашу Людмилу Владиславовну? Пошумит и успокоится.

- А если не успокоится?

- Тогда я вмешаюсь.

- Как председатель месткома? - в голосе Багрия прозвучала уже откровенная насмешка.

Шарыгин выпрямился.

- Нет, - произнес он решительно, - как сослуживец, как ваш ординатор. Как ваш ученик, наконец.