Капитан флагмана

Действительно, при малейшей возможности Валентина Лукинична приходила в гости, любила посидеть у них, отдохнуть. Она охотно беседовала с Сергеем о трудностях школьной работы, о программах, которые почти каждый год меняются, о чрезмерной нагрузке, сетовала по поводу того, что в школе больше занимаются обучением и так мало остается времени для воспитания. Сергей любил Валентину Лукиничну за мягкий характер, своеобразную мудрость и еще за то, что она была матерью Галины. Его любовь к Галине распространялась на всех, кто был ей близок. Иногда, поболтав немного, Валентина Лукинична принималась за уборку, беззлобно ворча что-то по адресу дочери, которая и представления не имеет о домашнем хозяйстве, не знает, что такое семейный уют… Галина смеялась. Уют, хозяйство… Какое это хозяйство. Во всех комнатах паркет. Они натирают его раз в месяц. Больше и не нужно. И мебели у них совсем немного. Только самое необходимое. Даже безделушек нет. Сергей терпеть не может безделушек.

Комнаты и в самом деле были просторные, светлые, не загроможденные мебелью. На окнах простые шторы. Но Валентина Лукинична принималась за уборку, наводила свой порядок – тщательно вылизывала каждый уголок и, к удивлению Галины, обнаруживала пыль там, где, казалось, ее быть не могло.

Она никогда не хворала, очень гордилась этим, утверждая, что проживет долго. Бабушке вот уже за семьдесят, а все еще работает в своем колхозе, не уступает молодым. Галина тоже всегда так думала. И потому болезнь матери восприняла с такой тревогой. Но опасного, к счастью, ничего нет.

…Отец, успокоенный Галиной, отправился к себе в кабинет. У него всегда была какая-то неотложная работа. Галина присела возле матери. Она любила поболтать с ней. Валентина Лукинична поинтересовалась, как идет работа у Сергея. Она знала, что он сдал рукопись еще в прошлом году, что его роман получил хороший отзыв, был включен в издательский план. Потом вышла задержка и тянется, тянется.

Галина рассказала, что Сергей взялся за доработку своей книги. Долго не соглашался, потом решился. Многое удалось доказать, убедить редактора, но кое с чем пришлось и согласиться. Теперь надо работать. И он работает. Иногда ночи напролет. Рукопись надо сдать в срок.

Потом они ужинали. Галина с отцом выпили по бокалу вина. И мать пригубила. Когда легли спать, у Галины было легко на сердце. А около полуночи…

Сначала Галина испугалась. Потом успокоилась. Да это же приступ бронхиальной астмы. Обыкновенная бронхиальная астма. Вспрыснуть адреналина с атропином – и все как рукой снимет. Она позвонила на станцию «скорой помощи». Отец вышел встретить машину. Врач «неотложки», молодой, со сходящимися над переносицей широкими бровями, одобряюще улыбнулся. Действительно, приступ бронхиальной астмы.

Сестра с подчеркнутой аккуратностью – так всегда бывает, когда больной сам врач или родственник врача – сделала инъекцию.

Прошло несколько секунд. И вдруг Валентина Лукинична закричала. Казалось, вместо лекарства ей вспрыснули боль, страшную, невыносимую. Она была всюду – в животе, в спине, в сердце, молотом ударяла в голову…

Галина метнулась к столу, схватила пустые ампулы. То ли лекарство? Все правильно. А между тем…

Врач «неотложки» тоже растерялся. С больной действительно творилось что-то непонятное. Пульс напряжен до предела, скачет под пальцами – не сосчитать. Наложили манжетку аппарата для измерения давления. Ртуть в манометре добралась до трехсот, а в трубке фонендоскопа все стучит и стучит. Сознание то исчезает, то появляется. Отец стоял в сторонке, стараясь не мешать. Он понимал: происходит что-то из ряда вон выходящее. Ни Галина, ни этот взъерошенный сейчас, похожий на мальчишку после взбучки молодой доктор не могут понять, что случилось. И надо что-то делать, не откладывая. При любой аварии на судне он знал, что делать, но тут…

– Позвони Андрею Григорьевичу, – предложил он.

– Конечно, надо позвонить Андрею Григорьевичу, – обрадовалась Галина. – Как же это мне сразу не пришло в голову? – Она позвонила Багрию и рассказала все, стараясь быть краткой и ничего не упустить, не перепутать от волнения.

Багрий несколько секунд молчал. Потом сказал:

– Пришлите за мной машину.

Когда он приехал, у дома стояла еще одна машина «скорой помощи», специализированная. Полная женщина протянула ему кардиограмму. Андрей Григорьевич просмотрел ее, неторопливо пропуская меж пальцев. Подошел к больной. Стал обследовать с той тщательностью, которая уже сама по себе успокаивает и больного, и окружающих.

– Пока можно говорить о ненормальной реакции на лекарство. Если не возражаете, мы заберем ее к себе. Откладывать не стоит. – И, не дожидаясь ответа, бросил санитарам: – Несите в машину.

К утру матери стало легче. Боли прошли. Выровнялась сердечная деятельность. Андрей Григорьевич в первый же день подумал об опухоли в области солнечного сплетения. Потом его предположение подтвердилось на рентгене, и во время операции, и в лаборатории.