Капитан флагмана

Он еще плохо соображал, что случилось. Шагал по пыльной дороге, босой, в растерзанной гимнастерке, без оружия. Справа – Яков Михайлович. Слева – Старшой. Откуда он взялся, Старшой? На обочинах – немцы. Нацеленные на колонну автоматы.

…Никогда не забыть этой картины. Солнце ярко освещает стену. Чернеют забранные колючей проволокой узкие, под самой крышей – окошки. За амбаром, на горизонте, громоздятся облака. Коренастый немец с голубыми глазами предлагает мирным голосом евреям и коммунистам сделать два шага вперед. Несколько человек, помешкав немного, выходят.

– Идиоты! – шепчет Ватажков.

Бунчужный трогает его локтем – да помолчи ты, ради бога.

Немец предупреждает, что каждый, кто знает о коммунистах и евреях и не выдаст, тоже будет расстрелян. Делает знак рукой автоматчикам. Короткие очереди. Тяжело оседают у стены тела.

Сарай. Сумерки. Рядом – Ватажков.

– Неужели это конец, Яков Михайлович?

– Это начало, Тарас Игнатьевич. Неразбериха первых дней. Все, что они делают, – бессмысленно. Сегодняшний расстрел уже сам по себе обрекает их.

Когда Ватажков лег, подсел Старшой.

– Я там смолчал. Но если они проведают, что я знаю. А они проведают…

– Куда сумку с документами задевал? – спросил Бунчужный.

– Спрятал. Надежно спрятал. Может, это и лучше, что документов нет. Я-то знаю, кто коммунист и кто… А вот если они проведают, что я знаю, а они проведают…

– Я тут старший сейчас, и мое это дело теперь. Все! Будем спать.

Укладываясь, нащупал у стены небольшой ломик. Под окошком, что над головой, между ракушечником – щель. Если вывернуть хотя бы один камень…

Погромыхивает. Вспышки молний время от времени зловеще освещают сарай. Только бы не прошла мимо гроза, только бы не прошла.

Она разразилась около полуночи. Стучал по крыше дождь. Ярко вспыхивала молния, и сразу же – раскат. Один камень вывернут, второй, третий… Наконец-то!.. Теперь надо убрать часового.

Взблеск молнии осветил черную, с остроконечным капюшоном, фигуру. Громовой раскат заглушил вскрик. Отобрал у часового автомат. Нащупал засов. Стараясь не шуметь, отодвинул его. Открыл дверь:

– Выходи!

Как тени, один за другим выскальзывают из сарая люди. Кто это замешкался? Старшой?.. Давай за всеми! Быстро!

До утра успели пройти километров двадцать. Крадучись пересекали шоссе, по которому с небольшими интервалами двигались на восток немецкие машины и танки. Углубились в лес.

Только теперь стало ясно, какая трагедия разыгралась здесь: блиндажи, окопы, интендантские склады с продуктами, обмундированием, боеприпасами и везде – трупы, трупы, трупы. К вечеру отряд был приведен в полную боевую готовность. Старшого решили судить судом трибунала. Председателем назначили Ватажкова. Приговор – короткий.

– Кому приводить в исполнение?

– Тебе, Бунчужный.

– Пошли!

…Утром натолкнулись на скопление военных в лесу, на просторной поляне. Ватажков и еще двое отправились на разведку. Вернулись мрачные. Сколько народу скопилось тут, неизвестно. Может быть, тысяча. А может быть, и полторы. Вчера пролетал немецкий самолет. Листовки сбрасывал.

– Оружия много, – продолжал Ватажков. – Несколько грузовых машин. Танкетка. Четыре пушки. Только вот рации все выведены из строя. И еще: кто-то «вышибает» комсостав. Особенно старший. Настроение у большинства – паническое.

– Что делать? – спросил Бунчужный.

– Власть брать.

Умел всегда найти нужное решение Ватажков.

…Трибуна на двух полуторках, сдвинутых одна к другой задками. Борта опущены. Яков Михайлович стучит согнутым пальцем по микрофону, прислушивается, как этот звук отдается в трех выдвинутых вперед больших репродукторах. Когда на поляне стихло, начал:

– Товарищи, обстановка требует чрезвычайных мер. Слово командиру сводного отряда Бунчужному.

Бунчужный:

– Кое-кто полагает, что война проиграна. Нет, товарищи, она только начинается. Задача – пробиться через линию фронта…

На трибуну выскакивает уже немолодой красноармеец. Шинель окровавлена. Лицо черное. Глаза безумные. В руке зеленая бумажка. Он оттирает от микрофона Бунчужного и кричит сумасшедшим голосом:

– Не слушайте его! Нету Красной Армии. Нету фронта. Вот! – Он выбрасывает вперед руку с бумажкой. – Нам гарантируют жизнь, возвращение домой. Вспомните о своих детях и женах, вспомните…

Бунчужный стреляет в упор. Красноармеец оседает на помост. Ватажков толчком сапога сбрасывает его с машины. Глухой ропот проходит по толпе.

Коротким движением – пистолет в кобуру. И опять – в микрофон как ни в чем не бывало:

– Повторяю: будем пробиваться к фронту. Командование беру на себя…

Выстрел. Обожгло щеку. Тронул пальцами. Кровь. Спокойно вытер платком. Люди его отряда уже волокут того, кто стрелял. Втаскивают на трибуну здоровенного парня.

– Что ж это, братцы, – взмолился красноармеец, с ужасом глядя, как Бунчужный снова тянется за пистолетом.

Но тот вдруг делает шаг вперед и резким движением разрывает ему гимнастерку надвое. Под ней – другая. Черная. Со свастикой на рукаве.