Капитан флагмана

– Что же ты, доктор? – услышал он голос пулеметчика и только сейчас заметил, что тот стоит рядом, и веснушки на его лице стали совсем темными, почти черными.

Конечно же это продолжалось всего секунду, но казалось, что с момента, когда раненый пулеметчик произнес: «Что же ты, доктор?» – до мгновения, когда бегущий впереди немец, огромный, закрывший половину неба, рухнул на край бруствера, прошло много часов.

Багрий хорошо знал пулемет. Командир медсанбата не жалел времени на учебу, заставлял тренироваться всех – и врачей, и сестер, и санитарок.

Глаза у Багрия были острые, рука твердая. На стрельбах его всегда ставили в пример. Но то были учения, своеобразная игра, стрельба по мишеням, а тут… Когда убивают солдаты, это просто и понятно. Они выполняют свой долг. Им не только дано право убивать – это их обязанность. А он… Его обязанность врачевать. Он давал клятву – всегда и везде по мере своих сил оказывать помощь людям. Но они ведь не люди, те, что бегут, раскрывая рты в неистовом крике. Они даже не звери. Они – хуже. Под Сталинградом ему довелось работать в госпитале для военнопленных. Их кормили по специальной норме. По этой норме полагалось молоко. Наши раненые месяцами его не видели, а этим доставали из-под земли. Наши девушки перевязывали их, обмывали и обстирывали, а в это время немецкие командиры твердили своим погибающим от ран и голода солдатам, что русские не берут в плен, что они мордуют, отрезают носы и уши, ломают кости, потом бросают еще живых в прорубь. Нет, они не люди. Вот сейчас они ворвутся сюда. Они прикончат этого рыжего парня, и Тараса, и всех раненых прикончат. И его тоже. Не посмотрят, что через плечо – сумка с красным крестом. Нет, они не люди, и законы человечности на них не распространяются. И он, доктор Багрий, не только не имеет права, но и обязан убивать их во имя справедливости, во имя долга перед теми, кто погибнет, если он станет раздумывать.

Когда он нажал гашетку, бегущий впереди немец был совсем рядом, огромный, чем-то похожий на сильного зверя в броске и по-своему великолепный. Он тяжело рухнул и так же покатился вниз по склону, продолжая сжимать свой автомат. Он упал не один. Упало несколько. На какое-то мгновение все замерло, будто остановилась лента в проекторе. Потом Багрий видел только их спины и подошвы сапог с блестящими головками гвоздей. Целился в эти спины и стрелял спокойно, как по мишени во время учебы.

– Молодец, доктор! – прохрипел раненый пулеметчик.

Темно-красное пятно на его гимнастерке стало огромным, и Багрий подумал, что надо бы перевязать, но пулемет вдруг замолк и в сердце закрался страх.

– Лента кончилась! – подсказал пулеметчик.

Багрий сменил ленту.

Удивительно, как ясно работает сознание, на душе спокойно, как в операционной, когда делаешь хорошо знакомую тебе операцию, в успехе которой заранее уверен.

Снова минный налет и снова атака. На этот раз он уже сознательно подпустил немцев почти вплотную, нажал на гашетку, когда они были совсем рядом. Они залегли и медленно подползли. Одному удалось бросить гранату. Она разорвалась у бруствера. Багрий сквозь оседающую рыжую пыль увидел того, кто бросил. Спокойно прицелился, нажал гашетку. Его пулемет стрелял короткими очередями – одна за одной, почти беспрерывно. И фашисты не выдержали. Затем в овраге, куда они скрылись, разорвался снаряд, второй, третий…

Багрий понял, что подошла артиллерия и немцы теперь не сунутся. Он все понял. Единственное, чего он не мог понять, – это тишина. Он видел, как в овраге взлетали к небу огненно-рыжие столбы. Над окопом проносились горячие вихри взрывной волны, что-то кричал пулеметчик. Но все это – как в немом кино, беззвучно. Лишь немного позже, когда стряхнул с себя комья земли и стал перевязывать раненого пулеметчика, он сообразил, что это контузия. И что это скоро пройдет, он тоже сообразил.

Спустя два часа, уже в медсанбате, он оперировал Бунчужного и был рад, что ногу оказалось возможным сохранить. И рыжего пулеметчика он тоже оперировал. А на следующий день во фронтовой газете появился портрет Багрия. С фотографии глядело совсем незнакомое, очень смущенное и будто виноватое лицо. И когда ему вручали орден боевого Красного Знамени, он чувствовал себя неловко. Генерал поздравил его. Вместо того чтобы произнести, как в таких случаях полагается, бравое «Служу Советскому Союзу», Багрий пробормотал невнятно: «Да за что же, собственно говоря?» Генерал посмотрел на него, пожал плечами, улыбнулся: «Ох уж эти медики, и вечно у них не так, как у людей».