Линар и Юлиана никак не ожидали подобного заключения и оба вздрогнули. Но Анна Леопольдовна, на которую как-то электрически подействовал голос мужа, спорившего с часовым, забыла свое смущение, не нее нашло нервное состояние. Она протянула руки к своим спутникам и торжественно сказала:
– Да, так нужно! Так должно быть! Так и будет: вы жених и невеста!
Линар и Юлиана ничего не ответили ей, не взглянули друг на друга.
Несколько минут продолжалось странное, тяжелое молчание.
Принц Антон, убедясь, что часовой ни за что не пропустит его в новую калитку сада и что из дальнейших препирательств с ним выйдет только одна неприятная и унизительная история, отправился во дворец и прошел прямо на половину Анны Леопольдовны.
– Где принцесса? – спросил он первую попавшуюся фрейлину. – Мне надо ее немедленно видеть.
– Ее высочество гуляет в саду, – отвечала фрейлина.
Принц Антон направился к дверям, ведшим в сад, но и тут два часовых заградили ему дорогу.
Он до такой степени раздражился, что накинулся на этих часовых с кулаками. Но они стояли перед ним, скрестив ружья, как истуканы, не повертывая головы и не мигая смотрели в одну точку, если ему было угодно, он мог кричать, бить их – они не шевельнутся. Он отступил в бессильной ярости.
В эту минуту из сада к двери подошла Анна Леопольдовна в сопровождении Юлианы. Часовые немедленно отдали ей честь и пропустили.
– Что же это, наконец, такое? – начал было принц Антон.
Жена мельком взглянула на него, как в пустое пространство, и прошла мимо.
Он бросился за нею.
– Что же это такое? – снова повторил он еще громче и раздражительнее.
– Потише, – спокойно перебила его принцесса.
– Да ведь это, наконец, ни на что не похоже! – даже начинал задыхаться он от бешенства. – Это унизительно! Вы Бог знает какие порядки заводите. Я хочу гулять в саду – меня не пропускают, меня… Вы вон там Бог знает для кого и для чего калитку проделали и доводите меня до неслыханных унижений! Передо мной часовые заграждают дорогу. Что все это, наконец, значит? Почему я не могу гулять в саду?
– Потому что я не желаю, чтобы там гулял кто-либо, кроме меня и Юлианы, – тем же спокойным голосом прошептала принцесса.
Это раздражающее, невыносимое ее спокойствие и презрительность доводили его до исступления.
– Да вы, наконец, совершенно забываетесь! – закричал он. – Я не могу допустить этого!
– Это вы забываетесь! – отвечала Анна Леопольдовна. – И я прошу вас меня оставить.
Он сжал кулаки, его зубы стучали.
– Вас оставить?.. Я давно это сделал. Мы, кажется, в последнее время почти и не видимся, ваши двери для меня вечно заперты. Да ведь есть же предел всему, и я советую вам образумиться и не доводить меня…
Но она не желала его дальше слушать.
– Оставьте меня в покое, – проговорила она, – мне некогда выслушивать ваши дерзости, я утомлена… я больна… оставьте меня!
Она прошла дальше. Но он удержал Юлиану.
– Юлиана, послушайте, остановитесь, – заговорил он, – мне нужно сказать вам два слова…
Юлиана повиновалась. Анна Леопольдовна на мгновение оглянулась, но не позвала ее и скрылась за дверью.
Принц Антон огляделся; они были в пустой комнате.
Он бросился в кресло и знаком просил Юлиану сесть возле него.
– Что вам угодно, принц? – тихим и каким-то скучающим голосом спросила она.
– Да войдите же хоть вы в мое положение, – торопливо начал он. – Она живет вашим умом, вы имеете над ней такое влияние, образумьте ее, ради Бога, растолкуйте ей, до какой степени возмутительно ее поведение относительно меня.
– Извините, принц, – отвечала Юлиана, – избавьте меня от таких щекотливых поручений. Я не могу, я не должна вмешиваться в дела ваши и вашей супруги, и вы совершенно заблуждаетесь, предполагая, что мое влияние так уж велико. Есть вещи, о которых я просто не смею говорить принцессе, она меня не станет слушать и прикажет мне замолчать.
Принц Антон взглянул на Юлиану. Она сидела перед ним нарядная, красивая.
В последнее время, весь поглощенный своими делами, большою интригою, хлопотами, переговорами по поводу Миниха, наконец, торжеством своим над фельдмаршалом, он редко встречался с Юлианой. Он забыл о ней думать, забыл о том, какое впечатление производила на него красота ее. Но теперь перед ним было это живое, задорное лицо, и он даже забыл обо всем своем негодовании и любовался ею.
– Я когда-то верил вашей дружбе, Юлиана, – грустно проговорил он, – и жестоко обманулся.
– Я не знаю, принц, чем я подала вам повод быть недовольным мною, я, кажется, всегда выражала вам чувства глубокого моего почтения и преданности…
– Оставьте эти фразы, – перебил принц Антон, – я говорю не о чувствах глубокого почтения и преданности, а о дружбе вашей, на которую действительно рассчитывал. Мне казалось, что вы мне сочувствуете, что вам жалко меня!
– Когда вы находились в тяжелом положении, принц, когда регент оскорблял вас, я вас жалела от всей души. Но теперь обстоятельства переменились… и я, признаться, не думала, что теперь вы нуждаетесь в жалости.