Капитан и Ледокол

Так они и бродили по Набережной, перебрасывались словами о каких-то пустяшных историях, о работе на Ледоколе, о Глафириной завтрашней смене.

…А когда он ее обнял и крепко поцеловал, она не сопротивлялась, а даже наоборот, прильнула к нему сильно, а потом долго не отпускала. Капитана от такой близости бросило в жар, и он совершенно растерялся, так приятно и неожиданно легли на него Глафирины поцелуи. И от них же он молчал до самого ее дома, боясь спугнуть то хорошее и тревожещее, что он почувствовал внутри. Там, у подъезда, она уже сама обняла его, и опять этот долгий поцелуй сделал Капитана слабым и податливым. Она потянула его за собой, он послушно зашел в подъезд, потом в квартиру, и все случилось, что должно было случиться, когда между двумя людьми пролетает искра влечения, симпатии и схожих обстоятельств. Ночь шла медленно и входила в Капитана упоительными минутами и часами. И когда Глафира уснула с улыбкой на лице, он еще долго смотрел на нее, не думая ни о чем, что заставляло размышлять, сопоставлять, оценивать – это все равно не получилось бы, так хорошо ему стало в каждой клеточке его после пылких шепотов и слов прорывавшихся у каждого из них. Он смотрел и никак не мог сосредоточиться хоть на чем-то. Все растекалось, кару-селило и юлило. И тогда он поцеловал ее вроде бы спящую, она уже в полудреме ответила поцелуем. Обняла Капитана и уже не отпускала до самого утра…

…Капитан подкинул в буржуйку угля, и он затрещал, словно настоящие смолянистые полешки сухой сосны. Поставил чайник на печечку и стал размышлять, как вызволять из плена Ледокол. Впереди несколько месяцев ожидания. Пока лед сойдет, пока прибудут техническая и спасательная службы пароходства, водолазы со своим бутором. Оценят состояние цементного ящика, который «заткнул» дыру в корпусе. Только после всех обследований попытаются «снять» корабль с мели и в случае успеха отбуксируют его в док.

Значит, все это время предстоит коротать дни и ночи наедине с Ледоколом.

Так подумал Капитан и стал набрасывать расписание занятий на каждый день. На бумаге все получалось убедительно, свободного времени едва хватало на сон, на «поесть-поспать» и подумать о Глафире.

Капитан переписал расписание на чистый лист бумаги и пришпилил его к двери каюты, так чтобы видеть, что нужно сделать в урочное время.

Расписание Капитана выглядело так:

6:00 – подъем;

6:15 – 6:45 – водные процедуры;

6:45 – 7:45 – уборка помещения, в том числе влажная;

7:45 – 8:45 – физкультпривет;

8:45 – 9:30 – визуальный осмотр внутреннего состояния Ледокола;

9:30–10:00 – завтрак;

10:00–11:00 – заполнение судового журнала;

11:00–12:00 – наблюдение за внешней ледовой обстановкой, прогулка по палубе;

12:00–13:00 – обед;

13:00–15:00 – послеобеденный сон;

15:00–16:00 – шахматы, шашки;

17:00–18:00 – визуальный осмотр внутреннего состояния Ледокола;

18:00–19:00 – прогулка по палубе;

19:00–20:00 – ужин;

20:00–21:00 – чтение;

21:00 – отбой или как получится.

Капитан внимательно прочитал расписание несколько раз и изменил последнюю строчку. Увеличил на час чтение и поставил отбой на 22 часа.

По расписанию время приближалось к прогулке. Солнце уже начало садиться. Темнота вообще на Байкале подкрадывается незаметно. Только что было сумеречно и раз – ночь. Не теряя времени, он оделся и стал выбираться на палубу. Сделать это было не так уж и просто, ощутимый крен заставлял крепко держаться за любые выступающие детали, а на самой палубе за поручни.

Ночь уже вступила в свои права, а вместе с ним и холод. Байкальский снег и лед принимали лунный свет и, поскольку небо было чистым, его вполне хватало, чтобы рассмотреть все на ближайшие десятки метров.

Он стал «обходить» палубу и почувствовал себя альпинистом – по обычной межпалубной лестнице приходилось самым настоящим образом карабкаться, выверяя каждый шаг, меньше всего замечая красоты ночных пейзажей, а больше глядеть под ноги и следить за тем, чтобы не вылететь за борт.

Капитан предусмотрительно оставил веревочную лестницу, когда эвакуировался экипаж, но упасть с такой высоты и остаться целым-невредимым – проблематично.

Он глубоко вздохнул, глотая морозный байкальский воздух – здесь особенный, густой, тягучий, перемешанный ветрами, которые сами же приносили отовсюду сосново-кедровые, горные, морские запахи.

…На Байкале было тихо-тихо. Это удивляло и настораживало. До сих пор он жил на Ледоколе почти всегда среди гула корабельных машин. Бой склянок, гудки, голоса команды… Эта «музыка» повторялась изо дня в день, он привык к ней и знал наизусть каждую ее нотку. Любая неверная или фальшивая означала, что в его плавучем хозяйстве случился какой-то сбой, и нужно срочно вносить исправления.

Он уже давно смотрел на море только с высоты капитанской рубки. Красоты не замечал, на это просто не было времени, а к концу дня и сил.