Капитан идет по следу

…Старики Бронниковы вернулись домой. Через несколько минут к ним вошли Смолин и Кичига с понятыми.

— Не гневайтесь, Пелагея Петровна, — извинился Смолин. — Служба. Придется сделать обыск.

— Делайте! — устало сказала старуха.

Обыск ничего не дал. Главного, на что рассчитывал Смолин, — второго черного ботинка сорокового размера — в доме не оказалось.

Ботинок, найденный в лесу рядом с трупом, Смолин оставил в прихожей, попросив присмотреть за ним одного из понятых.

Оставался этот последний козырь.

Обыскивая в присутствии старика и понятых прихожую, Смолин заметил, как резко, будто споткнувшись, остановился Бронников, увидев ботинок.

— Чей это, дедушка?

Старик нагнулся, помолчал, потом медленно произнес:

— Безоблыжно, мой.

— Запишите в протокол, — попросил понятых Смолин.

Повертев ботинок, взглянув на ноги старика, сыщик сказал:

— Мал он вам, дедушка.

— Бог с тобой. Как это мал? Сколько ношу, в самую пору.

— Оденьте.

Старик охотно кивнул головой, разулся и стал изо всех сил натягивать этот ботинок. Лицо старика налилось кровью, на лбу вздулись жилы.

Тогда Смолин вплотную подошел к Бронникову и тихо, но отчетливо спросил:

— Петра?

— Петра… — заплакал старик.

Всхлипывая и растирая кулаком слезы, он рассказал, как сыновья решили угнать машину, чтобы ограбить магазин, и как Петр побоялся потому, что сторож был с ружьем, и как погнал машину в Дегтево и перевернул ее, убив Семена. Петр потащил тело в лес, чтоб спрятать, но сам, пораненный, обессилел. Увидев, что уже светает, оставил труп и побежал домой. В самом начале Петр потерял ботинок, — лопнул шнурок, — но искать не было времени. Так и явился он в одном ботинке домой, рассказал обо всем родителям и велел сбросить оставшийся ботинок в соседний колодец. Он, старик, побоялся идти в чужой двор и сунул ботинок в сарай, где его, видно, теперь и нашли.

Успокаивая отца с матерью, Петр тогда сказал:

— Сеньку, родители, к жизни не вернуть. А мне жить и вас еще содержать. Так что решайте.

И старики, спасая живого сына, взяли на душу грех. Пусть уж их простит гражданин начальник. Нет на земле безоплошных людей.

— Ведь — сын, каков ни есть, а все — своих черев урывочек! — плакала старуха.

Через несколько минут сыщик и эксперт вышли из дома, простились с понятыми. Сверкая фарами, синяя «Победа» вынеслась за поселок.

Смолин тотчас же привалился к спинке дивана и заснул.

Ему снилась дочка Наташка. Она смешно надувала губы и упрекала отца, что он редко бывает дома. А Смолин блаженно улыбался и тоже надувал губы, передразнивая Наташку…

ЕЗДА В НЕЗНАЕМОЕ

Я постучал в квартиру Смолина, подождал, постучал еще раз и толкнул дверь.

Дома — одна Наташка. Она поднялась с коврика, — занималась куклами, — уставила на меня голубые глаза, заложила руки за спину.

Я поздоровался, спросил:

— Что — папа с мамой в кино ушли?

— Нет, по делу.

— По какому же это делу?

— Мне игрушку покупать.

Наташка показала мне кукол, объяснила, кого как зовут, потом потащила в чулан — показывать Джерри.

— Ты знаешь, какой Джерри? — говорила она, шагая по двору. — Умный очень. Только слова не говорит.

Я думал: Джерри — здоровенный пес — доберман-пинчер, или эрдельтерьер, или немецкая овчарка. А он, оказывается, — маленькая собачка, с огромными добрыми глазами и ушами до земли.

— Джерька, — сказала девочка спаниелю, — этот дядя к папе пришел. Ты его не кусай, Джерька.

Спаниель [2]и не думал кусаться. Он безгневно проворчал «р-р-р», потерся о мою ногу и снова улегся на подстилку. Мы вернулись в квартиру.

Наташка усадила меня на диван, села рядом. Потом подумала и решила:

— Ты в кабинет папин иди. Посиди там. Куклам спать надо.

Она усадила меня в кресло перед столом, достала с полки «Мурзилку»:

— Вот почитай, не теряй времени…

Она ушла, и я слышал, как Наташка пела песни — усыпляла дочек. Потом снова вошла.

— Ты кто такой?

Я объяснил.

— Ага, — понимающе качнула она головой, — пишешь. А отметки тебе ставят?

— Как сказать? Ставят, вроде.

Она помолчала, прислушиваясь.

— Ты посиди сам. Я пойду. Вера проснулась. Я ее твоими конфетками покормлю.

Я слышал, как она пела песни кукле, потом все стихло.

Но вот в прихожей запела дверь. Раздались спокойный, с металлическим оттенком, голос Смолина и высокий, певучий голос женщины.

«Она — Ольга!»

Наташкины родители вошли в квартиру, их голоса зазвучали рядом. Отец спросил таинственно:

— Наташка, это правда, что в кабинете сидят и курит дядя?

— А ты как узнал?

— Потому что — сыщик! — засмеялся Смолин.

— Нет, скажи — как?

— А так: в прихожей пальто висит. Табаком пахнет. А вон и сам дядя идет.

Я поздоровался с Александром Романовичем и протянул руку его жене. В эти секунды в памяти пронеслись рассказы капитана о веселой и умной девушке, единственной дочери врача. Я поднял глаза и обрадовался:

«Ох, какая она красивая, эта Ольга!»

А Ольга, она, наверное, знает, что красивая, засмеялась, и ее большие синие глаза стали светиться ярким голубым огоньком. Дна, кажется, нет у этих глаз!

— Посидите немного, — сказала Ольга. — Я кофе быстро согрею.

— Обула в посуленные лапти! — засмеялся Смолин. — Знаю я твое «быстро!»