Капитан Хорнблауэр. Под стягом победным

Рассказ Форестера о том, как Хорнблауэр стал Хорнблауэром, — рассказ литератора о секретах своего ремесла — подкупает обманчивой простотой и обыденностью логики: «Как никто не бывает героем для своего лакея, так Хорнблауэр не мог быть героем для самого себя. <…> Ему следовало обладать чуткостью и воображением, чтобы он видел то, что показано в книге его глазами. Его нельзя было сделать совсем бесстрашным: он должен был воспринимать опасность как опасность, чтобы мне, писателю, показать ее опасностью через его восприятие, а не прямым текстом».

Однако трогательнее всего, наверное, объяснение, как Хорнблауэр приобрел ту человеческую слабость, которой стыдился едва ли не больше других, — физиологическое отвращение к музыке: «Отец леди Барбары, первый лорд Морнингтон, любил музыку и даже сам ее сочинял; брат, лорд Веллингтон, играл на скрипке, пока не решил, что это мешает военной карьере. Леди Барбара, безусловно, тоже должна была быть очень музыкальна. А вот меня музыка обошла стороной. Я знал больше — куда больше — об этикете двора Габсбурга-Лотарингии, чем о звукоряде и контрапункте. Требовалось как-то не позволить Хорнблауэру и леди Барбаре найти общий интерес в музыке… и я решил вопрос кардинально, возможно даже сурово: Хорнблауэр будет начисто лишен способности воспринимать музыку. Заодно это позволит сделать его образ более человечным, несмотря на мощный интеллект. Я имел возможность наблюдать музыкальную глухоту в близком знакомом, которого терпеть не мог; впрочем, будь он моим другом, я бы извлек из его дефекта не меньше пользы».

«Маргарет Джонсон» уже входила в Ла-Манш, а герой по-прежнему был просто «он». Ему следовало придумать яркое, запоминающееся имя, может быть, чуточку гротескное, но, главное, такое, какое не спутаешь с другими. Рассказывая об этом в «Спутнике Хорнблауэра», Форестер делает замечание, которое хоть и не имеет прямого отношения к саге, наверняка позабавит русского читателя: «„Война и мир“, на мой вкус, почти что недотягивает до совершенства из-за того, что мне трудно узнавать героев по именам».

Форестер пишет, что имя «Горацио» пришло ему на ум первым, причем удивительным образом не из-за Нельсона, а из-за «Гамлета», но оно удачно подходило к эпохе — Нельсон был далеко не единственным Горацио в позднегеоргианское время. Вслед за именем по созвучию придумалась и фамилия (вернее, надо думать, всплыла в памяти — как мы помним, продюсера Форестера в Голливуде звали Артур Хорнблоу. Фамилия сценариста Нивена Буша, с которым Форестер работал в соавторстве, пригодилась для первого лейтенанта). К тому времени, как с палубы «Маргарет Джонсон» стал виден английский берег, роман был полностью готов — оставалось сесть и его записать.

Книга вышла в 1937 году — в английском издании она называлась «Благополучное возвращение», в американском — «Все по местам!». Так в жизнь миллионов читателей по всему миру вступил капитан Горацио Хорнблауэр, — пользуясь словами Сэнфорда Стернлихта, автора самой полной книги о жизни и творчестве Форестера, «первый вымышленный англичанин со времен Шерлока Холмса, который вышел из литературы и обрел „реальность“».

В том же 1937 году Форестер побывал в Испании. Он поехал туда в качестве корреспондента консервативной газеты и, видимо, должен был освещать события со стороны франкистов, но об этом периоде его жизни практически ничего не известно. В «Спутнике Хорнблауэра» он ограничился всего несколькими фразами: «По счастью, не надо входить в подробности того, что я там увидел. Довольно сказать, что это были крайне тяжелые дни, во время которых я не мог думать ни о чем, кроме происходящего вокруг. Все являло резкий и страшный контраст картонным драмам и наигранным страстям Голливуда; я вернулся в Англию глубоко потрясенный и морально выжатый».

Однако Испания, охваченная гражданской войной, живо воскресила в памяти события герильи 1808–1814 годов, о которых Форестер много читал, работая над «Смертью французам» и «Пушкой», вышедшими в 1932-м. Тогда испанцы не приняли Жозефа Бонапарта, которого Наполеон хотел сделать их королем, но начали партизанскую войну и при поддержке британской армии под командованием Веллингтона в конце концов победили. В определенной степени события на Пиренейском полуострове предвосхитили то, что позже произошло в России: Наполеон захватил столицы обеих стран, но не смог покорить народ. В 1937 году в Испании Форестер видел те героические черты испанского характера, из-за которого эта страна стала для Наполеона «кровоточащей язвой», видел множество аналогий между прошлым и настоящим и, разумеется, не мог не вспоминать о роли, которую сыграли в той давней войне британские армия и флот.