— Поймите, — продолжала виконтесса. — Он приютил вас не из ненависти к императору. Просто он добр, а вы нуждаетесь в помощи, — не помню, чтобы он хоть раз отказался кому-нибудь помочь. Трудно объяснить, но, думаю, вы поняли.
— Я понял, — сказал Хорнблауэр мягко.
Он проникался к виконтессе все большей приязнью. Наверно, она одинока и несчастлива, она по-крестьянски сурова, но первым ее движением было рассказать чужаку о доброте и благородстве свекра. Почти рыжеволосая, темноглазая, она была очень хороша собой, что особенно подчеркивалось белизной кожи; если бы не легкая неправильность черт и не большой рот, ее можно было бы назвать ослепительной красавицей. Неудивительно, что юный гусарский поручик — Хорнблауэр не сомневался, что покойный виконт де Грасай был именно гусарским поручиком, — влюбился в нее во время нудных учений и настоял на женитьбе вопреки недовольству отца. Хорнблауэр и сам бы легко в нее влюбился, если бы рассудок не удерживал от подобного безумия под кровом графа, в чьих руках его жизнь.
— А вы, — спросила виконтесса. — У вас есть в Англии жена? Дети?
— Жена, — сказал Хорнблауэр.
Даже на родном языке он затруднился бы говорить о Марии с незнакомыми. Он сказал только, что она маленького роста и волосы у нее темные. Что она полная, что у нее красные руки, что она предана ему до безумия и что его это раздражает — он не смел говорить о ней подробней, боясь обнаружить то, чего еще не обнаруживал ни перед кем: что не любит жену.
— Значит, у вас тоже нет детей? — спросила виконтесса.
— Сейчас нет, — ответил Хорнблауэр.
Это была пытка. Он рассказал, как маленький Горацио и маленькая Мария умерли от оспы в Саутси, и, проглотив ставший в горле ком, добавил, что еще ребенок должен родиться в январе.
— Будем надеяться, что к тому времени вы вернетесь к жене, — сказала виконтесса. — Сегодня вы сможете поговорить с моим свекром, как это устроить.
При последних словах в комнату вошел граф, словно вызванный этим упоминанием.
— Извините, что прерываю вас, — сказал он, возвращая Хорнблауэру поклон, — но из окна кабинета я только что видел, как от едущего берегом отряда отделился жандарм и направляется к дому. Я не слишком побеспокою вас просьбой пройти в комнату мсье Буша? Вашего слугу я пришлю туда же, а вы, если вас не затруднит, запритесь изнутри. Я сам поговорю с жандармом и не задержу вас больше, чем на несколько минут.
Жандарм! Хорнблауэр вылетел из комнаты и оказался у дверей Буша раньше, чем окончилась эта длинная речь. Господин де Грасай сопровождал его, невозмутимый, вежливый, неторопливый в словах.
Буш сидел на кровати и уже открыл было рот, но Хорнблауэр махнул рукой, призывая к молчанию. Через минуту постучал Браун. Хорнблауэр впустил его и тщательно запер дверь.
— Что случилось, сэр? — прошептал Буш.
Хорнблауэр шепотом объяснил, не снимая руки с дверной ручки и прислушиваясь.
Он слышал стук во входную дверь, звяканье открываемой цепочки, однако, как ни вслушивался в разговор, ничего разобрать не мог. Жандарм говорил почтительно, Феликс — ровным бесстрастным голосом образцового дворецкого. Потом застучали сапоги, зазвенели шпоры — это жандарма провели в прихожую. Дальше дверь за ним затворилась и все смолкло. Минуты тянулись часами. Чувствуя нарастающую нервозность, Хорнблауэр повернулся к остальным — они сидели, навострив уши, — и улыбнулся.
Ждать пришлось долго. Постепенно они расслабились и обменялись улыбками — уже не натужными, как сперва у Хорнблауэра, а вполне искренними. Шум в прихожей возобновился, они встрепенулись, напряглись. Так они и сидели скованно, вслушиваясь в доносящиеся из-за двери голоса. Потом стукнула входная дверь, голоса стихли. Однако прошло довольно много времени — пять минут, десять минут, — прежде чем стук в дверь заставил их вздрогнуть не хуже выстрела.
— Разрешите войти, капитан? — спросил граф из-за двери.
Хорнблауэр поспешно отпер замок и впустил его. Пришлось стоять и с лихорадочным спокойствием переводить извинения графа: не побеспокоил ли он мсье Буша, как здоровье лейтенанта и хорошо ли он спал.
— Пожалуйста, ответьте ему, что я спал отлично, сэр, — ответил Буш.
— Приятно слышать, — сказал граф. — Теперь что касается жандарма…
Чтобы не подумали, будто он от волнения позабыл про приличия, Хорнблауэр придвинул графу стул.
— Спасибо, капитан, спасибо. Вы уверены, что я не обременю вас своим присутствием? Вы очень любезны. Жандарм сказал мне…