Капитан Хорнблауэр

— С превеликим удовольствием, — сказал Хорнблауэр, потом Бушу: — На борт поднимется испанский офицер. Проследите, чтоб его встретили соответственно.

В человеке, который поднялся на борт под свист дудок и с любопытством разглядывал почетный караул, легко угадывался гусар. На нем был желтый доломан с черной оторочкой, желтые же штаны, отделанные широким золотым шнуром, на ногах — высокие сапоги с золотыми кисточками спереди и звенящими шпорами сзади. Серебристо-серый ментик с черной каракулевой опушкой переброшен через плечо, рукава болтаются, на голове гусарский кивер из черного каракуля со страусовым пером и серебристо-черным этишкетом, золотой шнур пропущен под подбородком, широкая изогнутая сабля волочится по палубе. Испанец подошел к Хорнблауэру.

— Добрый день, сударь, — произнес он с улыбкой. — Я — Хосе Гонзалес де Вильена-и-Данвила, полковник гусарского Оливенского полка Его Католического Величества.

— Очень приятно, — сказал Хорнблауэр. — Я — Горацио Хорнблауэр, капитан Его Британского Величества корабля «Сатерленд».

— Ваше Превосходительство прекрасно говорит по-испански.

— Вы очень любезны, Ваше Превосходительство. Я счастлив, что знание испанского языка позволяет мне приветствовать вас на борту моего судна.

— Благодарю. Нелегко было до вас добраться. Пришлось употребить власть, а не то рыбаки отказывались меня везти. Они боятся, как бы до французов не дошло, что они вступали в сношения с английским судном. Поглядите! Как они улепетывают!

— Значит, сейчас в деревне нет французского гарнизона?

— Нет, сударь.

При этих словах на лице Вильены появилось странное выражение. Он был молод, с оттопыренной габсбургской губой (возможно, это значит, что высоким званием он обязан грешку матери или бабки), кожа светлая, хотя и загорелая. Карие с тяжелыми веками глаза неотрывно следили за Хорнблауэром и, казалось, молили не продолжать разговор, но Хорнблауэр оставил мольбу без внимания — ему нужна была информация.

— А испанские войска здесь? — спросил он.

— Нет, сударь.

— А ваше подразделение, полковник?

— Его здесь нет, капитан, — отвечал Вильена и торопливо продолжил: — Новость, которую я должен вам сообщить, такая. Французская армия — следовало бы сказать, итальянская армия — идем маршем по побережью в лиге к северу от нас.

— Ба! — сказал Хорнблауэр. Новость действительно хорошая.

— Вчера вечером они были в Мальграте и двигались к Барселоне. Десять тысяч человек — итальянская армия под командованием Пино и Леччи.

— Откуда вы знаете?

— Знать это — мой долг как офицера легкой кавалерии — с достоинством отвечал Вильена.

Хорнблауэр глядел на него и размышлял. Уже три года как бонапартистские войска заняли Каталонию. Они побеждали испанцев на поле боя, брали их крепости после упорной осады, но не покорили страну и были сейчас не ближе к этой цели, чем в день, когда предательски вторглись в ее пределы. Каталонцы не могли разбить в сражении даже тот разношерстный сброд, который направлял против них Бонапарт — итальянцев, немцев, швейцарцев, поляков, отбросы французской армии — и все же дрались отчаянно, черпая новые силы с каждого незавоеванного клочка своей земли, выматывали противника беспрестанными передислокациями. Однако это не объясняет, каким образом гусарский полковник оказался один-одинешенек на территории, которую вроде бы контролируют французы.

— Как вы тут очутились? — резко осведомился Хорнблауэр.

— Во исполнение воинского долга, сударь, — важно ответил Вильена.

— Очень сожалею, но я так и не понял, дон Хосе. Где ваш полк?

— Капитан…

— Где ваш полк?

— Не знаю, сударь.

Вся спесь слетела с молодого гусара. Он смотрел на Хорнблауэра большими молящими глазами, не в силах сразу сознаться в своем позоре.

— Когда вы видели его в последний раз?

— В Тордере. Мы… мы сражались с Пино.

— И были разбиты?

— Да. Вчера. Они шли маршем из Жероны, и мы спустились с гор, чтобы отрезать им путь. Их кирасиры разметали нас. Моя… моя лошадь пала здесь, в Аренс-де-Мар.

Слушая эти жалкие слова, Хорнблауэр в интуитивном озарении представил все: нерегулярные части бегут по торному склону, яростная контратака, беспорядочное отступление. Сейчас в каждой деревушке на мили вокруг полным-полно беглецов. У Вильены лошадь была получше, он ускакал дальше всех, и если бы не загнал ее до смерти, мчался бы, наверно, и сейчас. Чтобы собрать на побережье десять тысяч человек, французам пришлось оставить деревушки, вот почему Вильена не попал в плен, хотя и был между французской армией и Барселоной, местом ее основной дислокации.

Теперь, когда Хорнблауэр все понял, не стоило заострять внимание на злоключениях Вильены, напротив, для пользы дела стоило его ободрить.

— Поражение, — сказал Хорнблауэр, — рано или поздно выпадает на долю каждого воина. Будем надеяться, сегодня мы с вами отомстим за вчерашнее.

— К отмщению взывает не только вчерашнее, — сказал Вильена.