Капитан Хорнблауэр

— Если хотите, лейтенант, я встану, — сказала женщина, сбрасывая одеяло и спрыгивая на палубу. — Кофту я обменяла на колбасу для моего Тома, юбку — на пиво. Мне в рубахе ходить, а, лейтенант?

По палубе пробежал смешок.

— Марш обратно и веди себя пристойно, — торопливо выговорил вспыхнувший от смущения Буш.

Хорнблауэр тоже смеялся — он, в отличие от своего первого лейтенанта, был женат, и потому, наверно, не испугался полуголой женщины.

— Не буду я пристойной, — сказала та, закидывая голые ноги на койку и прикрывая их одеялом, — пока моему Тому не заплатят, что причитается.

— А даже и заплатят, — фыркнула блондинка, — чего он с ними делать будет без увольнительной? Отдаст ворюге-маркитанту за четверть галлона!

— Пять фунтов за два года! — добавила другая. — А я на втором месяце.

— Отставить разговоры, — сказал Буш.

Хорнблауэр отступил с поля боя, забыв, зачем спускался вниз. Не может он говорить с женщинами о жаловании. С их мужьями обошлись возмутительно, перевезли, как заключенных, с одного корабля на другой, лишь подразнив близостью берега, и жены (а среди них наверняка есть и законные жены, хотя адмиралтейские правила не требуют в данном случае документа о браке, только устное заверение) негодуют вполне справедливо. Никто, даже Буш, не знает, что выданные команде несколько гиней Хорнблауэр взял из собственного жалованья. Ему самому не осталось ничего, только офицерам на поездку за рекрутами.

Быть может, побуждаемый живым воображением и нелепой чувствительностью, он несколько преувеличивал тяготы матросской жизни. Его возмущала мысль об огромном блудилище внизу, где матросу положено восемнадцать дюймов, чтобы повесить койку, и его жене — восемнадцать дюймов, бок о бок в длинном ряду — мужья, жены, холостяки. Его коробило, что женщины питаются отвратительной матросской едой. Возможно, он недооценивал смягчающую силу привычки.

Он вынырнул из переднего люка на главную палубу. Его не ждали. Томсон, один из баковых старшин, как раз занимался новобранцами.

— Может быть, мы сделаем из вас моряков, — говорил он, — а может быть и нет. Как пить дать, еще до Уэссана не дойдем, отправитесь за борт с ядром в ногах. Только ядрам перевод. Ну-ка давай под помпу, вшивота тюремная. Скидавай одежу, нечего задницы прятать. Вот дойдет дело до кошек, мы и кожу с вас спустим…

— Прекратите, Томсон! — заорал Хорнблауэр в ярости.

По корабельному распорядку новобранцев должны избавить от вшей. Голые и дрожащие, они кучками толпились на палубе. Двоих брили наголо, человек десять уже прошли через эту процедуру — бледные после тюрьмы, они казались странно нездоровыми и какими-то неприкаянными. Томсон пытался загнать их под помпу для мытья палубы, которую качали двое ухмыляющихся матросов. Новобранцев трясло не столько от холода, сколько от страха: вероятно, никому из них прежде не доводилось мыться. Жалко было смотреть на них — напуганных предстоящим душем, зверскими понуканиями Томсона, незнакомой обстановкой.

Хорнблауэр пришел в ярость. Он так и не забыл унижения первых дней на флоте, и ненавидел грубые окрики, как любого рода бессмысленную жестокость. В отличие от многих собратьев по профессии, он не ставил себе целью сломать в подчиненных дух. Быть может, очень скоро эти самые новобранцы бодро и охотно пойдут на бой, даже на смерть, защищая в том числе и его репутацию, его будущее. Забитые, сломленные люди на это неспособны. Побрить и вымыть их надо, чтоб на корабле не завелись вши, клопы и блохи, но он не позволит без надобности стращать своих бесценных матросов. Любопытно, что Хорнблауэр, которому и в голову не приходило вообразить себя вожаком, всегда предпочитал вести, а не подталкивать.

— Давайте под помпу, ребята, — сказал он ласково, и, видя что они все еще колеблются, добавил: — Когда мы выйдем в море, вы увидите под этой помпой меня, каждое утро в восемь склянок. Разве не так?

— Так точно, сэр, — в один голос отозвались матросы у помпы. Странная привычка капитана каждое утро окатываться холодной морской водой немало обсуждалась на борту «Лидии».

— Тогда давайте под помпу, и, может быть, вы все еще станете капитанами. Вот вы, Уэйтс, покажите-ка, что не боитесь.

Какое везенье, что он не только вспомнил имя, но и признал бритым Уэйтса, овечьего вора в молескиновых штанах. Новобранцы заморгали на величественного капитана, который говорит ободряюще и не постеснялся сказать, что каждый день моется. Уэйтс собрался с духом, нырнул под брызжущий шланг и, задыхаясь, героически завертелся под холодной струёй. Кто-то бросил ему кусок пемзы — потереться — остальные проталкивались вперед, ожидая своей очереди: несчастные глупцы, подобно овцам, нуждались, чтоб кто-то двинулся первым; теперь все они рвутся туда же.

Хорнблауэр заметил на белом теле одного новобранца красную полосу. Он поманил Томсона в сторону.