Капитан Кирибеев. Трамонтана. Сирень

— Мемношко больной я, — сказал он и тяжело вздохнул, — старая сталь я и больче никому не нужный. Капитан Кирибей сам становиться гарпунер. Жилкин, Чубенко — тоже. Я скоро ехаль Норвегия. Я свой кит весь убиль…

— Вы что, обиделись? — спросил я.

— Зачем обидель?

— Но ведь сезон охоты не кончился?

— Сэзон? Кто есть сэзон?

Я кое–как с горем пополам объяснил ему по–английски, что сезон не кто, а что.

— А-а, — засмеялся он, — понималь, понималь… Но сэзон не кончиль, а Олаф Кнудсен кончиль. Да, кончиль. Я больче не пойдет к пушка. Я, — он показал на сердце, — здесь имель болезнь. И здесь, — он показал на голову, — на голова тоже есть болезнь.

— На «Аяне» есть доктор, он посмотрит вас; может быть, это грипп.

— Не–ет, — сказал он, — это нет есть грипп. Здесь, — он показал на сердце, — старик есть.

— Старость?

— Да, старост… Кнудсен старост есть. — Он потянулся к бутылке с коньяком. — Вы мемножко пьет коньяк?

Я покачал головой.

— За что вы не хочет пить с Олаф Кнудсен? Вы уже не есть друк?

— Ну что вы, что вы! — сказал я.

— Друк другому друку не должен делать нет.

Он налил два стаканчика. Один из них подал мне, другой взял в руку и произнес:

— За до свиданья!

Я сказал, что не понимаю, что это значит. Кнудсен пояснил по–английски, что он пьет за предстоящий отъезд домой, и быстро опрокинул стаканчик. Лицо его скривилось, и он взял из коробки ломтик засахаренного лимона. Опрокинув еще один стаканчик, он разговорился. И передо мной прошли одна за другой картины его жизни. Рассказывал он очень образно и вместе с тем с какой–то болезненной грустью. Очевидно, ему давно хотелось выговориться.

Кнудсен родился в старейшем городе Норвегии — Тёнсберге. Город этот не велик, хотя и является центром области Вёстфёлл, в нем всего двенадцать тысяч жителей. Однако Тёнсберг знаменит. Его славу составляет судоремонтный завод «Калднесс меканиске веркстед», замок Хермона Веделя Ярлсберга и три памятника: Руалу Амундсену — знаменитому путешественнику, воздвигнутый в 1928 году, Свену Фойну — изобретателю гарпунной пушки, и сторожевая башня, воздвигнутая на горе Шлётсфьелле в 1871 году, в день празднования тысячелетия города. Но Тёнсберг знаменит не только этим, Тёнсберг — город китобоев. Здесь и в соседнем городе Саннэфьюр сосредоточен, почти весь флот современных китобойных миллионеров.

Домик Кнудсена расположен на берегу фиорда. Из окон его хорошо видна гора Шлётсфьелле, на вершине которой громоздятся развалины крепости Тёнсбергхьюсс. Отец Олафа Кнудсена — потомственный китобой. Вся жизнь Олафа тоже связана с морем. Он прошел все, что положено китобоям: плавал юнгой, матросом, учился в мореходном училище. Он охотился на китов в проливе Дэвиса, в Баффиновом море, у Лиу—Киу, у берегов Наталя, возле Бермудских и Курильских островов, в море Росса, у берегов Чили и Перу… Кажется, не было такого моря, где бы он не охотился: он бил китов для японцев, служил на американском флотинге «Калифорния», на норвежских китобазах «Южная принцесса» и «Космос», у датчан. У кого только он не служил! И всюду он видел одно и то же.

Шестой год Олаф Кнудсен плавает на советской китобойной флотилии, и все больше и больше ему кажется, что он мог бы оставить далекий Тёнсберг и жить… здесь. Русские исправно платят деньги, отлично кормят, и хозяин не высчитывает за промах, за кусок линя, за всякий пустяк. Наконец, на него здесь никто никогда не кричит. Удивительная страна! Но, увы, кажется, уже поздно менять море и берег: жизнь становится короче гарпунного линя. Годы прожиты, остаются дни. Сколько их, дней?

Плавая на китобойцах почти всего мира, Олаф Кнудсен нигде не наблюдал, чтобы вся команда так ревниво следила за его работой, так горячо содействовала ему, так живо переживала его удачи и неудачи. Херре профессор должен поверить, что в глубине души у него есть желание помочь капитану Кирибееву. Но… по условиям контракта он обязан лишь бить китов — и все. Как и остальные члены Союза гарпунеров Норвегии, он должен хранить в секрете приемы мастерства.

Но что значит хранить в секрете? У русских такие глаза! Пусть не думает херре профессор, — да, пусть не думает! — он честный человек. Он не станет делать того, что позволяет себе Сиг Терсен — гарпунер китобойца «Вихрь»: Сиг Терсен не пускает русских к пушке, и это глупо. Нет, он, Олаф Кнудсен, не будет мешать русским… Да разве можно помешать капитану Кирибею? Херре профессор сам хорошо знает, что нельзя. Разве можно что–нибудь скрыть от него, когда он не сходит с мостика…

Пока я рассматриваю фотографии, Олаф Кнудсен наливает еще. В бутылке уже видно донышко, а он еще не кончил говорить.

— О! — воскликнул он. — Капитан Кирибей — луччи русски гарпунер! Шеф–майстер!

Еще опрокидывается стопочка. Глаза Кнудсена становятся мутными. Мускулистые руки обвисают, плечи немного опускаются, и жирный валик на животе колышется от частых вздохов.