Капитан Кирибеев. Трамонтана. Сирень

В девяностых годах прошлого столетия китовый ус продавался на рынках в Бремене, Сан—Франциско, Гонолулу по четыре доллара за фунт! В XVII веке из–за китового уса и ворвани шли сражения. Сколько крови было пролито у берегов Шпицбергена! Голландские и английские китобои за обладание лучшими участками промысла палили друг в друга из пушек. Голландцы построили в XVII веке на Шпицбергене, на острове Амстердам, целый город китобоев, который назывался Смеренбург. Это был Клондайк XVII века. По улицам Смеренбурга сновали ватаги бородатых людей с глиняными трубочками в зубах. Они добывали ворвань и китовый ус. В других бухтах стояли корабли англичан, датчан, басков. В течение ста лет на островах Шпицбергенского архипелага стоял шум, как в крупных портах Европы. И только с полным истреблением гладких китов, примерно в середине XIX века, на Шпицбергене наступила первозданная тишина — китобои устремились в пролив Дэвиса, а затем дальше, в Берингово и Охотское моря. Сейчас китовый ус стоит копейки. Теперь парижские мебельщики набивают им матрасы и диваны, а из более грубых сортов уса делаются половые щетки.

Где собрал все эти сувениры капитан Кирибеев? Тоскует ли он по женщине, у которой, как он говорил мне, поразительная, почти точеная фигура, поддерживаемая молодостью и красотой, а не гибкими пластинками китового уса?

Осматривая каюту капитана Кирибеева, я искал портрет Ларисы, но не нашел его. Зато над полочкой, где были выставлены изделия из китового уса, я увидел две трости. Я не сразу обратил на них внимание. Они были почти незаметны, потому что и стена и трости имели один цвет — слоновой кости.

Но когда я подошел к тому месту, где они висели, то увидел, что трости разные, и цвет их разный, и сделаны они не из слоновой кости, хотя та, что висела повыше, по цвету и массивности могла бы сойти за слоновую кость. Я снял трость и осмотрел ее внимательно, постучал по ней ногтем. Тяжелая, словно литая, трость слегка зазвенела.

— Бивень нарвала? — спросил я капитана Кирибеева.

Он молча кивнул головой.

В средние века зуб арктического зверя — единорога называли «перстом божиим». Монахи и лекари того времени приписывали ему волшебное действие: они превращали окостеневший «перст божий» в порошок и лечили им от многих болезней. Порошки, приготовленные из «перста божиего», были одним из самых дорогих лекарств, продававшихся в аптеках того времени.

В сокровищницах королей и епископов бивни нарвала хранились рядом с алмазами и золотом. Искусные косторезы делали из них посохи для монархов. Коронационный посох Ивана Грозного был тоже сделан из бивня единорога.

Разглядывая эту редкую вещь, я спросил, откуда она. Из книг о морских млекопитающих я знал, что нарвал, или единорог, — один из редчайших морских зверей, ныне встречается только в высоких широтах Арктики, вдали от материковых земель. На него охотятся лишь эскимосы Гренландии, живущие у пролива Скоресби, да охотники с мыса Барроу.

— Это память об отце, — сказал капитан Кирибеев, — ему эту трость подарили чукчи за спасение охотников где–то в районе Мечимгенской губы… Отец плавал в тех местах шкипером на шхуне «Аляска».

Когда я снял вторую трость, капитан Кирибеев сказал:

— Подарок Ларисы… Вещичка грошовая, из позвонков голубой акулы. На Кубе их делают, так же как на Кавказе палки из самшита, сотнями. Но она дорога мне…

Сказав это, он сделал вид, что именно сейчас ему крайне необходимо вычистить трубку. Я догадался, что на душе у него кипит, что он взбудоражен переживаниями последних дней. Тут и разговор с Плужником, и авария во время охоты на кашалотов, и томительные минуты ожидания, когда Макаров при раздаче почты выкрикивал фамилии китобоев…

Я догадывался, что ему сейчас, как и тогда, когда мы встретились впервые, нужен собеседник, что он должен выговориться, облегчить свою душу. И я не ошибся.

— Знаете, профессор, — начал он, глядя на меня прищуренными глазами, — многие считают меня сильным человеком, называют даже «железным». Это чепуха! Я такой же, как и все.

Вот вы смотрите на все эти вещи и, я вижу, вздыхаете. Ах, мол, какой счастливый капитан Кирибеев, сколько у него диковинных сувениров, как он много видел, чуть ли не везде побывал!.. Не так ли? Я действительно много видел, — продолжал он, — исколесил почти весь свет. Немногим выпало такое счастье. А счастлив ли я? Сегодня все получили письма. А я? Вот вы держите в руках эту трость из акульих позвонков. Ее, может быть, давно стоило выбросить за борт. Но я не могу. Почему? — спрашиваю я себя. Потому, профессор, что держат меня воспоминания. Вам, вероятно, трудно понять мое положение. У вас хорошая семья. А я…

Он задумался и тяжело вздохнул.