Капитан Кирибеев. Трамонтана. Сирень

— Лариса Семеновна, только не гоните! Только не отталкивайте! Без вас для меня нет жизни…

Она, прижавшись спиной к раскрытому пианино, говорила:

— Да вы с ума сошли!

Они не видели меня, хотя я стоял в дверях почти против них. Он продолжал:

— Если вы не скажете, он не узнает. Умоляю вас, не гоните. Степан Петрович — ничего… Он добряк… Да и счастливы ли вы с ним? Вы талант! Вы большой талант! Вы будете блестящей актрисой. А он кто? Вам нужен человек искусства… Я, конечно, понимаю… Я в ваших глазах жалкий, нищий человек. Но встреча с вами окрылила меня, подняла. Я никогда еще так не работал. Я могу работать еще больше… Ради вас я готов на все.

Тут она как крикнет:

— Встаньте! Вы не смеете так говорить о Степане! Степан…

Она не договорила: увидела меня и бросилась ко мне.

«Рембрандт» поднялся с колен. Согнувшись, прошел мимо нас к вешалке, схватил пальто и, не одеваясь, вышел.

Как только дверь закрылась за ним, Лариса — она вся дрожала — прижалась ко мне и заплакала. Я стал гладить, успокаивать ее.

— Степочка, — хныкала она, — я не виновата. Ну, скажи — что же мне делать? К людям просто хорошо относишься, а они уже бог знает что начинают думать! Ну как мне быть?

Я не ответил. Я сам не знал, что ей в самом деле делать.

Если бы каждый человек знал, что ему делать, от скольких бы глупостей мы избавились!

Тяжко мне было. Хотелось взять Ларису и убежать куда–то. А куда? И что бы мне это дало? Вот я убежал с Дальнего Востока, и что же? И стал Ленинград мне вдруг противным, чужим…

О «Рембрандте» я в этот момент не думал. Да и что я мог с ним сделать? Мне вдруг все стало безразличным: и великие творения, и красота города… В тот момент больше всего хотелось очутиться в море… да так, чтобы шторм, чтобы мостик обдавало волной, чтобы ветер свистел в вантах…

До вечера я просидел в кресле, закрыв глаза. Лариса, накрывшись шалью, свернулась в клубочек на диване.

Пока я сидел в кресле, перед моим мысленным взором пронеслась вся жизнь. Я пытался найти в ней какую–то опорную точку, чтобы встать на правильный курс.

Не найдя этой точки, я подошел к буфету. Стаканчик коньяку немного успокоил меня и вызвал аппетит. Я обнял Ларису.

— Ладно, — сказал я, — не расстраивайся. Но тебе, Лара, пора подумать о том, как вести себя.

— Неужели ты считаешь, что я виновата? — спросила она и сделала удивленные глаза.

— Да, — ответил я, — кое в чем виновата ты.

— Но что же я сделала?

— Твоя доверчивость иногда выглядит как обещание каких–то близких отношений. Ты порой как бы забываешь, что ты замужняя женщина.

— Не понимаю, — сказала она.

— Ладно, — говорю, — не понимаешь сейчас, поймешь потом, и не поймешь, хуже будет и для тебя и для меня… Короче, пора нам кончать с праздной жизнью. А теперь давай поужинаем.

Она пожала плечами и пошла собирать на стол.

После ужина мы вышли на набережную и гуляли до ночи. Прогулка вернула спокойствие и то правильное ощущение жизни, которое должно быть у человека всегда.

Но утром, чуть свет, нас разбудил звонок: пришла телеграмма из Лондона — хозяева квартиры неожиданно возвращались домой. Что же было делать?

Наскоро позавтракав, мы отправились на поиски по объявлениям в газете. Конечно, не нашли ничего путного.

Вопрос решился совсем неожиданно, на третий день, когда мы вернулись из очередной поездки по объявлениям. К нам зашел управдом. Он тоже получил телеграмму из Лондона, в которой его просили предупредить нас об освобождении квартиры. Вот он и предложил нам адрес, по которому сдавалась квартира. Мы поехали.

…Квартирка оказалась в двух шагах от консерватории. Место превосходное. Правда, улочка узенькая, оттого что по одной стороне ее течет канал Крунштейна. Но зато вид! Напротив окон — Новая Голландия, справа — Галерные мастерские, слева — золотая шапка Исаакиевского собора… Лариса без особой радости переезжала на новую квартиру. Выглядела она хуже прежней, и рядом не было хороших магазинов. Но, как говорят англичане: «Если ты не можешь делать то, что тебе нравится, то пусть тебе нравится то, что ты делаешь». Философия, конечно, рабская. Но у нас, как видите, профессор, другого выхода не было. Когда мы обжились, то все, как говорится, встало на свое место. Ведь переезд на новую квартиру и устройство в ней похожи на отход корабля в рейс. На берегу, на палубе — уйма грузов, суета, пыль. А приходит час, когда все укладывается, пыль и грязь с палубы скатываются шлангами, капитан дает команду очистить кормовые и носовые швартовы… Потом гудок, и пошел корабль в дальнее плавание. Так и мы устроились. Затем пошли смотреть, где и что вокруг нас есть для жизни и радости. Оказалось, в двух шагах живет сапожник, через дом — мастерская для ремонта керосинок и примусов, рядом на площади — аптека, газетно–журнальный киоск, магазины бакалеи и гастрономии. Тут же — трамвай. Словом, все под боком. Да и Нева рядом, а на той стороне реки как на ладони Горный институт, Академия художеств и перед ней знаменитые каменные сфинксы.