Капитан-командор

— Обязательно поговорю, любезный месье Дюпре! — гулко рассмеялся Громов. — Уж в этом не сомневайтесь!

— А я и не сомневаюсь, — ополченец усмехнулся. — Там поглядим! А сейчас приглашаю вас к себе домой, господин капитан. Кое-что обсудим да выпьем — что еще нам остается?!

Дом главного городского ополченца, узкий — в два окна — зато каменный и в целых пять этажей, располагался на набережной Святого Этьена, в полсотне шагов от одноименной церкви, выстроенной вроде бы в готическом стиле, только с каким-то странным массивным шпилем, выкрашенным в веселый ярко-зеленый цвет — цвет надежды.

Внутри все помещения оказались куда просторнее, нежели думалось, глядя на дом снаружи, все потому, что узенькое по фасаду здание было сильно вытянуто вглубь. Обстановка в комнатах — по крайней мере, в тех, что видел Громов, поднимаясь на третий этаж в кабинет хозяина, являла собой пример пуританской скромности, разбавленной кое-каким излишествами в виде шпалер из мореного дуба и картин в резных золоченых рамах. Натюрморты, пейзажи — все тщательно выписанное, четко, как на фотографиях — до импрессионизма еще было далеко. В укрепленных на стенах подсвечниках жарко горели свечи.

— Присаживайтесь, господин капитан!

Гостеприимно кивнув на небольшой, обитый темно-голубым велюром диванчик, хозяин дома уселся в широкое резное кресло, но тут же вскочил и, позвонив в колокольчик, позвал слугу, сделав распоряжения насчет выпивки и закуски.

Отцепив шпагу, Громов устало вытянул ноги и принялся с любопытством разглядывать обстановку — массивный, покрытый зеленым сукном двухтумбовый стол, заваленный многочисленными бумагами, резной столик поменьше — как раз напротив дивана, у левой стены — изящное бюро с полочками, на которых были расставлены различного рода мелочи-безделушки — лаковые табакерки, резные — из слоновой кости — шкатулки, статуэтки… среди которых Андрей отчетливо увидел небольшого, дюйма в полтора, короля — или царя — зеленого, с золотой саблею и тюрбаном.

Черт побери!

— А это у вас не шахматная фигурка, случайно?

— Шахматы, — обернувшись, улыбнулся Дюпре. — Только она от индийских шахмат, супруга как-то купила… Давненько уже — лет восемь назад, что ли, а то и десять. В лавке старика Марсье и купила, еще жив был тогда старик, хороший человек, кстати.

— А у Марсье откуда взялась эта фигурка? — Громов понимал, что задает глупый вопрос, но все же не удержался, полюбопытничал.

Ну конечно, такой же ответ и получил:

— А черт его знает, откуда? Наверняка продал кто-то из моряков.

И правда… Тряхнув головой, молодой человек взял любезно поданный хозяином серебряный стаканчик, до краев наполненный кальвадосом, и, крякнув, выпил, закусив поданными на большом медном блюде орешками.

Об увиденной фигурке Андрей все же не забыл рассказать возлюбленной сразу, когда вернулся домой. Описал во всех подробностях.

— Ну да, это чатуранга, — свесив ноги с кровати, Бьянка задумчиво покрутила локон. — Наверное, моя подружка Камилла была бы рада ее найти.

— Да, Камилла, — снимая ботфорты, рассеянно отозвался Андрей. — Где-то они с Генрихом сейчас есть? Добрались ли до Митавы?

— Они в этот собирались… как его… Ревель!

— Ну там рядом.

Камилла и ее любовник, судовой врач «Красного Барона» Генрих Штамм, почти сразу же после прихода в Онфлер принялись искать корабль до Ревеля или Риги. Генрих собирался вернуться на родину, причем не один, а с невестой, о чем честно предупредил своего капитана еще в океане. Громов не стал мешать влюбленным, наоборот, даже выплатил врачу повышенное жалованье, а потом, вместе с Бьянкой, пожелал молодым удачного пути. Племянница дядюшки Сэма и ее возлюбленный сели на заглянувший в Онфлер попутный корабль — шведское торговое судно. Никакое иное свободно добраться до Ревеля не могло — Балтийское море все давно уже именовали не иначе как Шведское озеро, ибо, стараниями своего великого короля Густава-Адольфа, Швеция владела по его берегам всем, чем только было можно. Почти все в том регионе подчинились шведам, а кто не подчинился — тот боялся. Корабль — добротный трехмачтовый парусник водоизмещением в шестьсот тонн — носил гордое название «Биргер-ярл», по имени основателя Стокгольма и вообще личности неординарной, которому, если верить путаным новгородским летописям, святой князь Александр, гораздо позднее прозванный «Невским», «возложи копием печать на чело». Впрочем, никакого шрама на лице Биргера никто никогда не видел, и карьера его резко пошла в гору как раз после Невской битвы, сражения, по своим масштабам довольно-таки мелкого, скорее просто — большой драки.

«Биргер-ярл» уже давно должен был достичь Ревеля — тут и ходу всего-то неделя, — так что влюбленные уже наверняка обвенчались, что и собирались сделать в первой же ревельской кирхе. Камилла, правда, исповедовала англиканство — веру хитрую, вроде бы по повадкам и католическую, однако римского папу не признававшую и полностью подчинявшуюся королю… а в данном случае — доброй королеве Анне.

— Интересно, — зевнув, протянул Громов. — Камилла, верно, веру мужа возьмет — куда ей деваться-то?