Капитан Крокус

Ворота автоматически раздвинулись, пропуская машину. Капитан увидел обширный двор, окружённый со всех сторон высокой стеной. Всё вокруг дрожало от глухого ворчания работающего конвейера. Машина резко остановилась, и он прочёл надпись «Склад сырья» на стене длинного бетонного здания. Железные ворота склада тоже раздвинулись, и четверо железных безголовых носильщиков, очень похожих на железных муравьев, поставили клетку на тележку и покатили её в глубь здания, мимо длинных рядов других клеток, полных всякого зверья.

Затем клетку с Капитаном приткнули к стене, кладовщик сунул в неё миску с водой, вскочил на тележку, безголовые бодро выкатили его из склада, и ворота задвинулись.

Капитан очень устал притворяться львом, прохаживаться вдоль прутьев клетки львиной походкой и даже сидеть по-львиному. Теперь он наконец-то мог лечь, вытянувшись по-человечески по весь рост. Он лёг, потянулся и облокотился на руку.

Вскоре все машины и конвейер комбината вдруг разом замолчали, и пол склада перестал дрожать — дневная работа кончилась. В наступившей тишине стало слышно, как тихонько похныкивает маленькая обезьянка на руках у старой облезлой обезьяны — своего дедушки.

Длинный и узкий каменный склад был еле освещён редкой цепочкой лампочек. Дальний конец совсем тонул в полумраке и потому казался бесконечным. Но всюду, куда хватал глаз, тянулись ряды нагромождённых одна на другую клеток и ящиков, затянутых металлической сеткой, за которыми в ожидании своей очереди для отправки на чучельный конвейер сидели в остолбенении, лежали в унынии, уронив голову, или бегали в отчаянии взад и вперёд вдоль решёток, тихонько скулили, хныкали, подвывали, мяукали, тявкали, похрюкивали, щебетали и попискивали, царапались и метались всякие мелкие и крупные звери и пичуги.

— Шумза… шумза… шумзатих… шум затих!.. — забормотал старый болтливый попугай.

Капитан Крокус хотя и провёл всю свою жизнь среди зверей, которых хорошо знал и, главное, любил, всё-таки с трудом разбирал, о чём они говорят. Но удивительное дело: очутившись сам в клетке рядом с ними и ожидая приближения утра, когда его самого вместе с другими отправят в потрошильный цех, он с изумлением обнаружил, что стал неизмеримо лучше понимать окружающих!

«Удивительное дело, — сказал он себе, — до чего полезно самому попасть в беду, чтоб тебе понятнее стало горе других!.. То, что мне в другое время показалось бы обычным писком или хрюканьем, вдруг стало таким осмысленным разговором!»

Никто не станет отрицать, что ворона с вороной понимают друг друга с полуслова. Но утверждать, что, скажем, ворона говорит на одном языке с лисицей, — это, право, преувеличение. Конечно, они могут понять друг друга, поболтать о том о сём, но только на самые общие темы, вроде иностранца в чужой стране, выучившего полсотни слов по разговорнику.

Поэтому Капитан, хорошо умевший понимать только львиный разговор, с некоторым трудом разбирал, о чём сейчас пищали, хныкали и ворчали все звери вокруг него.

В тишине неустанно и безутешно маленькая синичка, бесконечно повторяя, высвистывала две жалобные нотки, призывая своих птенцов.

Ну, это-то Капитану было понятно: так синички зовут за собой своих голодных птенцов, ещё до того глупых, что хотя летать они уже научились, но есть сами ещё не умеют. Только перелетают за матерью с ветки на ветку, боясь отстать, трясут от нетерпения крылышками и широко разевают рты, пока им не сунут в рот что-нибудь вкусное. Сегодня синичку поймали, и завтра птенцы напрасно будут трясти крылышками и разевать рты…

Но тут Капитан стал прислушиваться к невнятному бормотанию обезьян. Детёныш хныкал не переставая, а седой обезьяний дедушка то сердито, но осторожно его шлёпал, то ворчливо почёсывал шёрстку на его маленькой головке.

— Чего ты хныкаешь? Темно?.. Да ведь это просто ночь! Спи! Придёт утро, и мы опять поскачем по веткам за бананами!.. Спи. Чего ты боишься? Забыл, какие у меня зубы? Любого закусаю, кто тебя тронет!

Старик скалил длинные жёлтые зубы, а маленький боязливо тянулся, дотрагивался до них тонкими чёрными пальчиками и, восторженно пискнув, успокоенно забивался обратно к нему под мышку.

Только в большой клетке, где полным-полно было воробьев, было весело. Там отчаянно расчирикался городской воробей, хвастаясь перед своими деревенскими родичами.

— Чиф-чиф-чиф!.. — петушился он, прыгая по жёрдочке вперёд и назад. — Вам повезло! Попали в город в первый раз в жизни. Ну, так надо вам порассказать, как у нас тут устроена жизнь! Слушайте. Весь этот город наш, воробьиный! Поняли? Мы заняли все лучшие места. Живём на высоких скалах, на самом верху! А пониже нас, там, где понаделаны квадратные дырки, там ютятся люди. Мы их не трогаем, они нам не мешают. Сидят себе, высовывают носы из своих дырок. Летать-то не могут! Не то что мы: фр-р-рс — и перелетел с одной скалы на другую. А они об этом и думать не смеют!