Капитан Магу. Палканский дебют

Траншея уже ничем не напоминала почти образцовое уставное оборонительное сооружение руоссийской армии, каковым еще была чуть больше часа назад. Сейчас на дне ее вперемешку лежали тела убитых и еще живых, обломки патронных ящиков, под сапогами при каждом шаге хрустели стреляные гильзы. Основные потери рота понесла не от пуль, а от шрапнели четырех трехфунтовых горных пушек, поставленных противником на прямую наводку. Под их огнем рота таяла, как залежавшийся в тени снег, брошенный под лучи майского солнца. А эвакуировать раненых было некуда, в перерывах между отбитием атак их перевязывали, как могли.

Тем не менее и третью атаку каким-то чудом удалось отбить, переоценил капитан Магу упорство и устойчивость османийской пехоты. Видимо, в корпусе Эник-паши, спешно сформированном из остатков уже не раз битых полков, собрались далеко не самые лучшие кадры османийской армии, которые затем были разбавлены местным ополчением второй очереди. Но их было много, очень много.

Слева послышался хруст гильз.

– Охримцев, жив еще?

– Так точно, господин капитан. Разрешите доложить, во взводе в наличии семнадцать активных штыков, патронов по полсотни на винтовку осталось. Я приказал у убитых и раненых подсумки проверить.

– Молодец. Только патроны можно не собирать, четвертой атаки не будет.

– Это почему?

От удивления взводный унтер-офицер даже уставное обращение забыл.

– Сам смотри.

Капитан протянул Охримцеву бинокль и указал направление. Поводив биноклем туда-сюда, унтер отыскал нужное место. Там на небольшой площадке османийское начальство, обозленное упорством руосийцев и большими потерями, приказало установить трехорудийную полубатарею осадных мортир. От их бомб у руоссийской пехоты никакой защиты не было. После того, как мортиры откроют огонь, срок жизни роты будет определен только их скорострельностью и искусством османийских артиллеристов.

– Минут через пять начнут, – предположил капитан.

– Может, отступим, господин капитан?

– Приказа не было, – отверг предложение Алекс, – да и поздно уже отступать. Иди, предупреди всех об обстреле.

Оставалось только ждать и непонятно на что надеяться. Потянулись томительные минуты ожидания, кто-то из солдат закурил, кто-то про себя начал молиться. Капитан опустился на дно траншеи, привалился спиной к ее стенке. В двух шагах от него лежал убитый солдат. Пуля попала ему в глаз и на выходе снесла затылок, вокруг головы натекла и уже запеклась лужа крови.

«Ну, вот и все. Даже если после артиллерийского обстрела выживу, пехота все равно добьет. Буду лежать, как он». Алекс покосился на лежавший рядом труп. «Потом обшарят и вывернут карманы, а затем спихнут в пропасть, где мелкие хищники съедят то, что останется, и кости по кустам растащат. Уж лучше прямое попадание мортирной бомбы, чтобы не мучиться».

– Началось!

Алекс выглянул из траншеи и успел увидеть окутавший одну из мортир белый пороховой дым. С заунывным воем бомба пролетела над головами сжавшихся в траншее руоссийцев и с грохотом взорвалась шагах в трехстах позади.

– Пуда на три, не меньше, – оценил силу взрыва кто-то из солдат.

Вслед за первой бомбой прилетела вторая. Эта рванула с недолетом в те же три сотни шагов ниже по склону.

– Следующая – наша, – выдохнул сидевший рядом солдат.

Ошибся рядовой, чуть-чуть недокрутил османийский наводчик маховик вертикальной наводки. Земля дрогнула, по ушам ударил жуткий грохот, а сверху на головы посыпались мелкие и не очень мелкие камни. «Живой вроде». Однако радость эта была недолгой, он сразу же услышал вой четвертой бомбы и даже успел еще подать абсолютно бесполезную в такой обстановке команду «Закройсь!». А потом наступила тьма.

– А я говорю – живой. Бей еще!

Кто-то осторожно шлепнул Алекса по левой щеке.

– Сильнее бей!

Не дожидаясь, пока ему дадут основательную пощечину, капитан открыл глаза. Черняй так и застыл над ним с занесенной рукой и тут же зачастил:

– Это не я, господин капитан! Это он приказал!

Кто «он»? Что приказал? Голова гудела, будто ее засунули внутрь большого колокола, а затем со всей дури в него ударили кувалдой. Слова доходили до ушей словно через вату.

– Где я?

– Все там же, господин капитан, на перевале. Мы вас в кусты оттащили.

Голову повернуть не удалось, офицер скосил глаза и с трудом узнал в говорившем унтер-офицера Охримцева. За то время, что Алекс пребывал в беспамятстве, он успел лишиться своего кепи, обзавестись грязным бинтом на голове и огромным фингалом под правым глазом. Солнце заметно припекало, день уже перевалил за середину. Солнце заметно припекало, день уже перевалил за середину. Сухой язык с трудом ворочался во рту.

– Воды.

К губам капитана приставили горлышко солдатской фляги, в рот полилась живительная влага. Сразу стало легче, быстрее побежали мысли.

– Черняй, приказ привез?

– Так точно, господин капитан. Господин подполковник отступить приказали.