Капитан мародеров. Демон Монсегюра

Встречались они за столом в трапезной, если можно так назвать помещение с дубовым столом, шкафом для посуды, шестью стульями и камином. За столом обычно молчали. Но случалось, что барон пытался уязвить свою супругу.

В последние годы Франсуаза окончательно перестала реагировать на выпады мужа, не придавая им ни малейшего значения. Как говорится: factum est factum[7].

Барон по праву мужчины и сеньора перепортил почти всех молоденьких крестьянок. Девушки исправно беременели от таких «благородных связей», что неоспоримо подтверждало несостоятельность Франсуазы иметь детей.

Последним увлечением сорокадвухлетнего барона стала молодая и очень предприимчивая вдова кузнеца. Она была молода, двадцати семи лет от роду, в меру упитанная, полногрудая, румяная, черноволосая и крайне распущенная. Детей от кузнеца она родить не успела. Вскоре после свадьбы он умер от горячки. За годы своего вдовства, Лили, так звали прелестницу и коварную обольстительницу, не обошла вниманием ни одного мало-мальски приличного мужчину в округе, ибо плачущие вдовы быстро утешаются. Поговаривали, что к ней захаживал даже лекарь и, когда та простыла прошлой зимой, лечил ее бесплатно, разумеется, за соответствующие услуги.

После полугодичной связи с бароном, Лили успешно понесла ребенка. Франсуаза знала и об этом и обо всех других внебрачных детях барона, которых набиралось по скромным подсчетам не меньше десятка. Некоторым побочным дочерям и сыновьям исполнилось уже по пятнадцать лет.

И вот однажды, августовским вечером, барон и баронесса де Баатц собрались отужинать. Это единственное, что они делали вместе в последнее время. Франсуаза обычно завтракала в своей комнате, в зал спускалась только к обеду. Как правило, барон отсутствовал, ибо в это время он предпочитал лежать в объятиях Лили.

К ужину в этот раз барон Бертран явился изрядно пьяным. Он раздраженно зыркнул на свою супругу:

– А, достопочтенная Франсуаза, добрый вечер! – покачиваясь, плюхнулся он на стул.

Служанка подала барону жаркое и маседуан[8] и он с остервенением набросится на мясо косули, разбрызгивая овощной соус, и при этом злобно поглядывая на жену. Франсуаза, как обычно, не реагировала на его выходки.

Барон, настроенный на скандал в почтенном семействе, не унимался:

– Дорогая моя супруга, почему вы не спросите, как я провел день?

Франсуаза поняла: конфликта не миновать и, пытаясь придать голосу спокойствие, произнесла:

– И как же вы провели день, сударь?

Ответ на этот вопрос она знала заранее. Барон встрепенулся:

– Сегодняшний день, впрочем, как и все прочие дни этого года, я провел лежа на своей любовнице, вдове кузнеца. Лежать на ней, надо признаться, одно удовольствие. В отличие от вашей костлявой натуры, мадам, Лили в теле и очень аппетитна. А когда она разводит свои полные ножки, я тут же готов на нее запрыгнуть и предаться плотским наслаждениям.

Барон вызывающе взглянул на Франсуазу: она с равнодушным видом поедала желе. Скандал не получался. Барона такое положение дел явно не устраивало, он хотел окончательно унизить жену, и получить максимум удовольствия за день, как физического, так и морального.

– А, знаете ли вы, баронесса, что Лили в интересном положении? И, между прочим, от меня, – с гордым видом заявил Бертран. Он сознательно наступал на «больную мозоль», рассчитывая тем самым вывести холодную Франсуазу из терпения.

– Ваша Лили, Бертран, обслуживает не только вас, но и всю округу. Возможно, она в положении от конюха или плотника. По крайней мере, mater semper est certa[9], – Франсуаза имела способность к латыни и ловко употребляла острые словечки, половину из которых барон просто не понимал, досаждая тем самым любезному супругу.

Острие попало в цель. Барон закипел, глаза застелила красная пелена:

– Да вы сударыня, даже от конюха забеременеть не можете. Ваш живот – кладбище для всего живого! В постели вы были холодны, как лягушка. Я с вами не получал никакого удовлетворения! Вы не женщина, а монашка!

Франсуаза спокойно расправилась с желе и налила бужуле в кубок. Бертран совершенно взбесился и заорал:

– Знайте, я признаю ребенка Лили законным, а с вами claves uxori adimere[10], разведусь и отправлю в монастырь! Вам там самое подходящее место!!!

Франсуаза прекрасно понимала, что все эти вопли – пустое, а латынь мужа как всегда ужасна и сказана невпопад. Никогда барон с ней не разведется, а тем более не отправит в монастырь. Она – Монтесью по происхождению, и с этим ее отвратительный супруг вынужден считаться. Барон и сам все это знал. Но в данный момент его захлестнула животная ненависть к жене:

– Ах, так, любезная супруга! Вы даже не желаете ответить!

Озверевший пьяный барон подскочил к жене, дыша перегаром прямо ей в лицо. Она не шевельнулась и стояла с гордо поднятым подбородком.

Своим спокойствием она довела барона до бешенства, он уже не соображал, чего хотел больше – унизить ее морально или надругаться физически. Барон выбрал второе. Он схватил жену и, опрокинув на стол лицом, задрал ее многочисленные юбки. Франсуаза закричала: