Капитан Михалис

А солнце быстро ускользнуло за вершину Струмбуласа, и Мегалокастро погрузилась в сиреневые сумерки.

До чего же красивы в этот час горожанки! Гуляют, разодетые, у Трех арок, сидят в кондитерской, лузгают семечки, обмахиваются веерами, перемывают косточки прохожим.

Вот шествует Сиезасыр со своей невестой Вангельо. Их сопровождает кира Хрисанфи, красиво причесанная, напудренная, в шляпке. После недавней встряски она успокоилась и вышла погулять с племянницей и ее женихом к Трем аркам.

Куда ей до меня! – думала старая дева, искоса поглядывая на Вангельо. И лицом не вышла, и фигурой. Бедняге Сиезасыру и ухватиться не за что. Зато она замуж выходит, а я одна как перст, хоть и все при мне. Да нет, почему одна? У меня братец есть, и никого больше мне не надо!

Неторопливым шагом прошел в одиночестве рябой директор начальной школы Патерас. Это он ввел в обучение новый предмет – природоведение. С учениками он обходится жестоко – стегает их розгами до крови. Достается от него и единственной дочери Аннике – девице на выданье. Он держит ее взаперти и слышать не хочет о женихах.

– Не допущу падения нравов в собственном доме! – заявляет Патерас.

У него даже куры не несутся, потому что он не держит петуха. А если к его кошке приближаются окрестные коты, он приходит в ярость и гоняет их камнями.

– Разврат, кругом разврат! – твердит этот блюститель целомудрия.

Вот и сейчас он зорко следит, не мелькнет ли в воскресной толпе кто-нибудь из учеников, чтоб назавтра как следует всыпать ему розгой. Сиезасыр, заметив начальника, срывает с головы шляпу и низко кланяется.

Вышел на люди и лекарь со своей француженкой. На нем котелок, привезенный из Парижа, черные перчатки, в руке трость. От жира едва не лопается, а высокомерия на десятерых хватит. Марсель напудрена и накрашена сверх меры: бедняжка надеется таким образом скрыть свой болезненный вид. Но женщины глядят на нее неодобрительно: ишь размалевалась как примадонна, курам на смех! Поделом ему, этому борову: впредь не будет на заморское зариться, лучше латаный башмак, да свой…

В небе над городом показалась пара аистов. Они свили гнездо на крыше небольшой красивой мечети – бывшей византийской церквушки – неподалеку от Трех арок и сейчас возвращались с охоты на реке Картерос, что протекает за Зловещей скалой. Осенью эти священные птицы устремлялись на юг, в сторону Мекки, подобно ходжам-паломникам, а каждую весну прилетали обратно в родное гнездо. Люди в праздной толпе задирали головы, чтобы полюбоваться на величавых белых птиц, проплывающих в небесной вышине, указывали на них пальцами, а те продолжали свой путь на фоне темнеющего моря, не удостаивая и взглядом этих глупых болтливых двуногих. Вскоре морских волн совсем не стало видно. Скрылся в тумане на горизонте и остров Диа. Налетевший ветерок обдувал лица и трепал волосы; у женщин отпала надобность в веерах. Прошла с гармоникой веселая компания мальтийских рыбаков. Из-под расстегнутых рубах выглядывают загорелые волосатые груди, в ухе у каждого серьга. Мальтийцы не гуляют с местными девушками: на пристани, среди разложенных рыбацких сетей и корзин для рыбы, их поджидают землячки – туда они и направляются, хрипло распевая во всю глотку. Сумерки – пора ухаживания. Парни смелеют, бросают на девушек долгие многозначительные взгляды. В глазах и в душах разгорается горячая страсть. И как ей не разгореться, когда с одной стороны горы, с другой – бурное море, а сверху бездонное темно-синее, словно бархатное, небо! Да к тому же на нем начинает любовный танец первая вечерняя звезда.

В это время четверка приятелей под предводительством Трасаки направлялась к Перволе, огромному запущенному саду на окраине Мегалокастро. Трасаки обвязался веревкой, Манольос запасся увесистой палкой, Андрикос обломил себе прут, а у Николаса в кармане лежал самодельный свисток.

– Если покажется ее отец, – объяснил он, – я вам свистну, и вы сразу удирайте!

– Послушай, Трасаки, – спросил Андрикос, – а с чего ты взял, что Первола так и дожидается нас на крылечке?

Перволой они прозвали дочь цирюльника Параскеваса, толстушку и хохотунью.

– Сказано тебе, она каждое воскресенье расфуфырится и стоит на крыльце, – отозвался Трасаки. – Ну-ка, Николас, достань свисток. Он будет у меня, потому что я – ваш капитан, а ты возьми веревку. Как свистну – все на нее бросаемся. Айда!

Дома на их пути становились все беднее и все дальше стояли друг от друга. В этом квартале жили самые нищие турки и армяне. Армяне в больших каменных ступах толкли кофе на продажу. Турки работали грузчиками в порту или где придется.

Стайка ребят приближалась к цели. Возле садовой ограды они, замедлив ход, крадучись пошли друг за дружкой. Трасаки замер на месте, увидев толстую и уже несколько перезрелую девицу с красной лентой в волосах. Она стояла на пороге и жевала мастику.

– Тихо! Вот она! – сдавленно прошептал Трасаки. – Налетаем по моему свистку. Только по-быстрому, пока вокруг никого нет.