Капитан Памфил

Следствием этого явилась сделка между Утавари и капитаном, для последнего еще более выгодная, чем та, что он заключил с Утаваро. Сын Запада отдавал две тысячи слоновых бивней за полторы тысячи бутылок водки: эта цена была вдвое ниже той, какую запросил его коллега; подобно ему, Утавари просил на выполнение заказа два года. Капитан Памфил не стал спорить из-за этой отсрочки, напротив, она его устраивала: он мог отправиться за двумя грузами, совершив всего одно путешествие. Утавари и капитан в знак заключения сделки обменялись рукопожатием и расстались лучшими друзьями. И бриг «Роксолана» продолжил свой путь в Европу.

* * *

Когда Жаден дочитал свою историю до этого места, часы пробили полночь — урочный час почти для всякого, кто обитает выше шестого этажа. Все поднялись, собираясь расходиться, но Флер напомнил доктору Тьерри о том, что ему предстоит произвести еще одну проверку. Взяв в руки банку, доктор показал ее всем присутствующим. В ней не осталось ни одной мухи, а мадемуазель Камарго раздулась до размеров индюшачьего яйца и блестела, словно начищенный сапог. Прощаясь с доктором Тьерри, каждый из нас выразил восхищение его безграничной ученостью. Наутро мы получили письмо следующего содержания:

«Господа Эжен и Александр Декан имеют честь известить Вас о скорбной утрате, постигшей их в лице мадемуазель Камарго: в ночь со 2 на 3 марта она скончаюсь от несварения желудка. Приглашаем Вас на траурный обед, который состоится в доме покойной 4-го числа текущего месяца, ровно в пять часов вечера».

VI О ТОМ, КАК ЖАК I НАЧАЛ ОЩИПЫВАТЬ КУР И ЗАКОНЧИЛ ТЕМ, ЧТО ОЩИПАЛ ПОПУГАЯ

Сразу после траурного обеда, закончившегося к семи или восьми часам вечера, мы попросили Жадена продолжить рассказ, возбудивший в прошлый раз наше живейшее любопытство. Мадемуазель Камарго была весьма привлекательна, но ее уединенный образ жизни в те шесть месяцев и один день, что она провела в мастерской Декана, помешал ей оставить глубокий след в умах и сердцах постоянных посетителей художника. Из всех нас у нее были наиболее близкие отношения с Тьерри, но и они ограничивались научным интересом, поэтому мы недолго предавались сожалениям о ее кончине: безмерная польза, извлеченная из этой смерти наукой, смягчила горечь утраты. Так что читатель легко поймет, что мы вскоре вернулись к занимательным приключениям нашего друга Жака, изложенным таким правдивым, добросовестным и умелым рассказчиком, как Жаден, кого уже прославила в качестве художника прекрасная картина «Коровы», а в качестве повествователя — «История принца Анри», созданное в соавторстве с г-ном Доз'a произведение [14], еще до своего выхода в свет уже пользующееся заслуженной известностью. Жаден, не заставив долго себя упрашивать, достал из кармана рукопись и продолжил свою историю с того места, на котором остановился.

* * *

Попугай, купленный капитаном Памфилом, был великолепным экземпляром какаду — белоснежный, с черным, как эбеновое дерево, клювом и желтым, словно шафран, хохолком, поднимавшимся и опускавшимся в зависимости от хорошего или дурного настроения птицы, придавая ей то притворно-добродушное выражение бакалейщика в картузе, то грозный вид национального гвардейца в медвежьей шапке. Кроме внешней привлекательности, Катакуа обладал множеством приятных способностей: он одинаково хорошо говорил на английском, испанском и французском языках, пел «God save the king!» [15]не хуже лорда Веллингтона, «Pensativo estaba el cid» [16]— совершенно как Дон Карлос, а «Марсельезу» — как генерал Лафайет. Понятно, что при таких филологических наклонностях попугай не замедлил в обществе команды «Роксоланы» расширить круг своих познаний и, когда через неделю на горизонте показался остров Святой Елены, начал мастерски божиться по-провансальски, к великому восторгу капитана Памфила, который, как старинные трубадуры, говорил только на лангедоке.