— Киллик! — закричал Джек Обри.
— Сэр?
— Ты трезв?
— Как судья, сэр.
— Тогда сложи в сундук все, кроме моего мундира и парадной шпаги, отвези его в Нор, погрузи на «Резвого» и передай старшему офицеру, что я прибуду на фрегат в воскресенье вечером в качестве временного командира. Затем отправляйся в Дюны, передай это письмо доктору, а это — Паркеру. В нем хорошие новости для него, поэтому вручи ему собственноручно. Если доктор решит прибыть на «Резвый» — бери его сундучок и все, что он захочет, — будь то чучело кита или двуглавая обезьяна, забрюхатевшая от боцмана. Захвати, конечно, мой морской сундучок и то, что мы спасли с «Поликреста». Повтори инструкцию… Хорошо. Вот то, что тебе понадобится для поездки. А вот еще пять шиллингов, чтобы ты купил себе приличный цилиндр. Старый можешь выбросить в Темзу. Я не пущу тебя на «Резвый» без приличного головного убора. И обзаведись уж заодно новой курткой. Это же приличный корабль.
Действительно, фрегат оказался, может быть, даже чересчур приличным. Двуколка Роберта потеряла колесо, укатившее в канаву, и Джек Обри был вынужден идти пешком под яркими лучами утреннего солнца по заполненным народом улицам Чатама — трудное испытание после трудной ночи. Но это было пустяком по сравнению с предстоящей встречей доктора Мэтьюрина на воде, поскольку Стивен решил отчалить от берега приблизительно в то же самое время, хотя и с другого места, и их пути должны были пересечься приблизительно в трех восьмых мили от борта фрегата. Стивен добирался до корабля на одном из катеров «Резвого», гребцы которого, подняв весла, приветствовали Джека Обри, плывшего с наветренной стороны на ялике. Стивен все время что-то приветственно кричал. Джек Обри заметил ошарашенный взгляд Киллика, обратил внимание на каменные лица мичмана и гребцов в шлюпке, на широкую улыбку Мэтью Париса, бывшего матроса «Поликреста», вестового Стивена, некогда бывшего ткачом, но до сих пор не ставшего моряком и не научившегося отличать своими близорукими глазами общественное имущество от собственного. Когда Стивен поднялся с банки и принялся кричать ему, Джек заметил, что тот вырядился в какое-то коричневое одеяние немыслимого покроя. Оно было ему тесно, и бледное, радостное лицо доктора над высоким вязаным воротником казалось неестественно большим. Он производил впечатление смеси исхудавшей обезьяны и тощего червового валета, с зубом нарвала в руках. Спина и плечи капитана Обри были совершенно неподвижны, он изображал улыбку и даже воскликнул:
— Доброе вам утро… да… нет… ха-ха. — Затем, придав своему лицу строгое и невозмутимое выражение, он вдруг подумал о Стивене: «Неужели пьян?»
Он стал подниматься по трапу, который после «Поликреста» показался ему бесконечным. Раздалось завывание команд, стук башмаков и клацанье мушкетов — это морские пехотинцы взяли оружие на караул, — и Джек Обри оказался на палубе.
Царство математического расчета, четкий порядок на баке и корме; он редко видел на шканцах более великолепное сочетание синего и золотого; даже гардемарины были в шляпах набекрень и белоснежных панталонах. Офицеры, сняв головные уборы, стояли как статуи. В ряд выстроились флотские лейтенанты, лейтенанты морской пехоты, затем штурман, судовой врач, казначей и двое в черном — несомненно, капеллан и учитель. Тут же находился целый выводок юных джентльменов, один из которых, трехлетний малыш в три фута ростом, сунул в рот большой палец, ничуть не портя картину, где горели золотые позументы, белая как слоновая кость палуба, и даже черные как смоль швы, казалось, испускали сияние.
Джек Обри приподнял треуголку на дюйм или около того (ему мешала повязка), приветствуя находящихся на шканцах.
— Ну и аспида нам всучили, — шепотом произнес старшина фор-марсовых.
— Гордец, и, поди, три шкуры драть будет, — отвечал старшина шкотовых.
Вперед шагнул старший офицер — серьезный, суровый, высокий худой джентльмен.
— Добро пожаловать на борт, сэр, — произнес он. — Меня зовут Симмонс.
— Благодарю вас, мистер Симмонс. Доброе утро, джентльмены. Мистер Симмонс, будьте добры, представьте мне господ офицеров. — Поклоны, вежливые фразы. Все были довольно молоды, кроме казначея и капеллана. Их любезность была сдержанной, а от учтивости веяло холодком.
— Великолепно, — сказал, обращаясь к старшему офицеру, капитан. — Общую перекличку проведем, когда пробьет шесть склянок, если не возражаете. Затем я сам прочту приказ о моем назначении. — Перегнувшись через борт, он крикнул: — Доктор Мэтьюрин, вы не подниметесь на борт? — Трап остался для Стивена таким же камнем преткновения, каким был в начале его флотской карьеры, поэтому ему понадобилось немало времени, чтобы, сопя, вскарабкаться наверх при поддержке измученного Киллика. Эта сцена нашла на шканцах благодарных зрителей. — Мистер Симмонс, — произнес Джек Обри, сверля его тяжелым взглядом. — Это мой друг, доктор Мэтьюрин, он будет сопровождать меня. Доктор Мэтьюрин, мистер Симмонс, старший офицер «Резвого».
— К вашим услугам, сэр, — сказал Стивен с поклоном, отставив ногу назад.