Капитан первого ранга

Нарядная зала была украшена флагами, причем один сигнал, который понимали лишь моряки, означал: вступить в близкое соприкосновение с неприятелем. Блестя начищенными пчелиным воском башмаками и озаряемые светом свечей, гости устремились в залу, где уже двигалась вереница танцующих пар: красивые платья, яркие мундиры, белые перчатки. И все это великолепие отражалось в высоких, от пола до потолка, окнах и трюмо, установленном позади музыкантов. Собралась вся округа, и, кроме того, можно было заметить десятка два новых лиц — из Портсмута, Чатама, Лондона и других, более отдаленных мест. Джентльмены в самых франтовских мундирах были полны решимости предаться удовольствиям. И восхищенные дамы не обходили их вниманием. Все были довольны не только редкостным событием (в тех краях, кроме Ассамблеи, устраивалось не больше трех балов за сезон), но и тем, как красиво и необычно оно обставлено, тем, что вместо неопрятных наемных официантов гостей обслуживали матросы в синих куртках, с косицами, тем, что в кои-то веки мужчин было больше, чем дам. Мужчин было множество, и всем им хотелось танцевать.

Миссис Уильямс сидела вместе с остальными родителями и компаньонками, приведшими юных подопечных на бал, у двойных дверей, ведущих в столовую, откуда она могла наблюдать за танцующими парами. Раскрасневшись, она кивала и улыбалась: это были многозначительные улыбки и кивки. Она сообщила своей кузине Симмонс, что с самого начала поддерживала устройство этого празднества. При переходе во время танца Диана увидела ее торжествующую физиономию. Затем возникло лицо Джека, он направлялся к молодой особе, чтобы подхватить ее в следующем туре.

— Славный бал, Обри, — произнесла она с ослепительной улыбкой.

В алом мундире с золотым шитьем, капитан мог удовлетворить самый взыскательный взор. Лоб его был влажен от пота, глаза сияли от возбуждения и удовольствия. За похвалу своему начинанию он на ходу сердечно отвесил встречный комплимент и начал кружить новую партнершу.

— Присядь и отдохни, — сказал Диане Стивен, когда заканчивался второй танец. — Ты очень бледна.

— Неужели? — воскликнула она, внимательно разглядывая себя в зеркало. — Я выгляжу уродиной?

— Вовсе нет. Но тебе нельзя переутомляться. Выйдем на свежий воздух. Пойдем в оранжерею.

— Я обещала побеседовать с адмиралом Джеймсом. Лучше встретимся после ужина.

Выйдя из-за стола, трое моряков, среди которых был адмирал Джеймс, направились вслед за Дианой в оранжерею. Увидев, что Стивен ждет ее, держа в руках шаль, они удалились.

— А я и не знал, что доктор такой бойкий кавалер, — произнес Моуэт. — На «Софи» мы всегда его считали кем-то вроде монаха.

— Черт бы его побрал, — сказал Пуллингс. — А я-то думал, что на хорошем счету у нее я!

— Ты не озябла? — спросил Стивен, накидывая на ее плечи шаль. Прикосновение его руки к обнаженным плечам словно бы установило между ними какую-то связь, так, что доктор без слов понял: Диана хочет сказать ему что-то неприятное. Однако, вопреки интуиции, он произнес:

— Диана…

— Скажи мне, — она резко оборвала Стивена, — этот адмирал Джеймс женат?

— Да.

— Так я и думала. Ты чуешь неприятеля издалека.

— Неприятеля?

— Конечно. Не строй из себя дурака, Мэтьюрин. Ты должен знать, что женатые мужчины наихудшие враги женщин. Будь добр, помоги мне утолить жажду. Я умираю от этой духоты.

— Вот «силлери». Это охлажденный пунш.

— Спасибо. Они мне предлагают то, что называют покровительством или чем-то вроде дружбы — название не имеет значения, — и все, что они требуют за столь великое благо, — это твое сердце, твоя жизнь, твое будущее, твою… не хочу быть вульгарной, но ты знаешь, что я имею в виду. Под дружбой они подразумевают десерт из «клубнички». Здесь нет ни одного «кавалера», начиная со старой перечницы адмирала Хеддока и кончая этим сопливым щенком викарием, который не попытался бы предложить мне такую сделку. А в Индии и подавно было то же самое. Кем они меня считают, черт их побери? — воскликнула она, барабаня пальцами по подлокотнику кресла. — Единственным честным мужчиной оказался Саутгемптон, который прислал ко мне из Мадраса старушку, передавшую его слова: он был бы счастлив взять меня на содержание. Честное слово, знай я, какова будет моя жизнь в Англии, в этой грязной дыре, где нет никого, кроме лакающей пиво деревенщины, то я бы, пожалуй, согласилась с таким предложением. Как ты полагаешь, что у меня за жизнь — без гроша за душой, да еще под пятой вульгарной, надутой, невежественной бабы, которая ненавидит меня? Сам посуди, на что это похоже, когда видишь впереди лишь идиотизм деревенской жизни, когда блекнет моя красота — единственное мое богатство. Послушай, Мэтьюрин, я говорю с тобой так откровенно, потому что ты мне нравишься. Ты мне очень нравишься, и я полагаю, что ты относишься ко мне по-доброму. Ты, пожалуй, единственный мужчина в Англии, на которого я могу положиться.