Капитан Поль

— Да я этого и не требую от вас, дорогой… герцог-маркиз… граф…

— Лейтенант, — подсказал моряк, поклонившись.

— Я не требую от вас, дорогой лейтенант, рассказа о страстях капитана Поля. Мне только хотелось узнать от вас две вещи. Во-первых, как вы считаете: он человек благородный?

— Прежде всего, дорогой граф, давайте обговорим значение этого слова. Скажите мне, что вы подразумеваете под словом благородство?

— Позвольте выразить вам свое удивление — это вопрос довольно странный. Благородство — понятие, кажется, довольно определенное.

— Вот то-то и оно: все понятно, а определить, что оно такое, трудно. Не так уж редко, поверьте, ухитряются прикрыть этим словом очень неблагородные поступки. Если вы хотите, чтобы я ответил на ваш вопрос, то выражайтесь определеннее.

— Мне хотелось знать, можно ли положиться на его слово?

— О, я уверен, что он никогда не изменит своему слову! Даже враги его, — а прожив такую жизнь, не иметь недругов невозможно, — даже враги его признают, что он способен пожертвовать жизнью, чтобы клятву свою исполнить. Я говорю вам правду, он благородный человек. Но вы, кажется, еще что-то хотели узнать о нем?

— Да, мне хотелось знать: согласится ли он исполнить повеление короля?

— Какого короля?

— Право, дорогой лейтенант, вы задаете мне вопросы, достойные софиста, а не моряка!

— Однако не стоит сердиться, граф, на то, что я хочу сначала понять, о чем меня спрашивают, а потом уж отвечать. Мало ли у нас в Европе королей! Король английский, король испанский, король французский, которому я предан всей душой…

— О нем-то я и говорю, — прервал его Эммануил. — Как вы думаете: согласится ли капитан Поль исполнить повеление короля, которое я объявлю ему?

— Я думаю, капитан Поль, — ответил уверенно моряк, — как и всякий другой капитан, подчиняется власти, если только он не пират, не корсар и не морской разбойник, а этого, судя по виду его корабля, вообразить нельзя. Полагаю, что где-нибудь в каюте у него есть корабельные бумаги и если они скреплены подписью Людовика и печатью с тремя лилиями, капитан Поль, наверное, с величайшей готовностью исполнит всякое повеление за той же подписью и с приложением той же печати.

— Ну, теперь я знаю все, что мне хотелось знать! — сказал граф, досадуя, однако, в душе на не совсем откровенные и, как ему показалось, странные ответы своего собеседника. — Однако же позвольте мне задать вам еще один вопрос.

— Прошу вас, граф, готов отвечать на него так же искренно, как и на первые.

— Не знаете ли вы, как мне переехать на фрегат капитана Поля?

— Да вот же шлюпка, у берега.

— Но это ваша шлюпка.

— Ну так что же? Я вас перевезу.

— Значит, вы знаете капитана Поля?

— Я? Нисколько. Но я племянник адмирала, и меня знают все командиры судов — от боцмана, который управляет шлюпкой, до вице-адмирала, который командует эскадрой. Притом наша братия, моряки, все связаны одной цепочкой и узнаем друг друга с первого взгляда, в каком бы месте суши или моря ни сошлись. Не церемоньтесь, принимайте мое предложение. Шлюпка, матросы и я сам — к вашим услугам.

— Хорошо, окажите мне эту последнюю услугу, и…

— И вы забудете скуку, которую я навел на вас своей болтовней, не так ли? — сказал моряк, улыбаясь. — Что делать, любезный граф, — продолжал он, — проводя всю жизнь в море, поневоле привыкаешь к монологам: в штиль призываешь ветер, в бурю — тихую погоду.

Эммануил с недоверчивым видом поглядел на своего собеседника, но тот выдержал этот взгляд с тем простодушным выражением на лице, которое появлялось у него сразу, как только он замечал, что за ним наблюдают. Граф невольно удивился этому презрению ко всему человеческому и поэтическому взгляду на мир, но так как он видел в этом странном моряке только человека, готового оказать ему необходимую услугу, то охотно принял его предложение без всяких оговорок. Минут через пять они уже сидели рядом в шлюпке и быстро неслись к фрегату благодаря усилиям шести дюжих матросов, которые гребли так ровно, с такой точностью, как будто веслами двигала машина, а не человеческие руки.

ГЛАВА II

По мере того как они продвигались вперед, красивые формы фрегата вырисовывались перед ними во всех подробностях и видно стало их удивительное совершенство. Сказать по правде, граф д'Оре был не знаток красоты, облеченной в такую форму, но и он не мог не любоваться изящными линиями корабля, прочностью мачт, тонкостью канатов и веревок, которые на фоне неба, озаренного последними лучами заходящего солнца, казались гибкими и шелковистыми нитями, словно сотканными каким-то гигантским пауком.