Капитан Поль

— Капитан Поль, — ответил моряк, — как и всякий другой капитан, подчиняется приказам власти, имеющей право им командовать, если только он не какой-нибудь гнусный корсар, проклятый пират или флибустьер-авантюрист, а этого, судя по тому, как содержится корабль, вообразить нельзя. Полагаю, что где-нибудь в каюте у него есть патент, подписанный какой-нибудь могущественной особой. И вот если этот патент подписан Людовиком и скреплен печатью с тремя лилиями, то капитан Поль, наверное, с величайшей готовностью исполнит всякое повеление за той же подписью и с приложением той же печати.

— Ну, теперь я знаю все, что мне хотелось выяснить, — сказал молодой мушкетер, однако в душе досадуя на, как ему показалось, странные ответы своего собеседника. — Но все же позвольте мне задать вам еще один вопрос.

— Прошу вас, господин граф, готов отвечать на него так же искренно, как и на первые.

— Не знаете ли вы средства попасть на фрегат?

— Вот оно, — отвечал моряк, указывая на шлюпку, покачивающуюся в маленькой бухточке.

— Но это ваша шлюпка.

— Ну так что же? Я вас перевезу.

— Значит, вы знаете капитана Поля?

— Я? Нисколько. Но я племянник адмирала, и меня знают все командиры судов — от боцмана, который управляет шлюпкой, отправившейся за пресной водой, до вице-адмирала, который командует эскадрой, идущей в бой. Притом у нас, моряков, есть свои тайные знаки, некий масонский язык: с его помощью мы распознаем своих собратьев, в каком бы месте океана мы ни сошлись. Так что принимайте мое предложение с тем же чистосердечием, с каким оно сделано. Шлюпка, матросы и я сам — к вашим услугам.

— Хорошо, — согласился Эмманюель, — окажите мне эту последнюю услугу и…

— И вы забудете скуку, которую я навел на вас своими разглагольствованиями, не так ли? — сказал моряк, улыбаясь. — Что делать, любезный граф, — продолжал он, сделав рукой знак, тотчас понятый его гребцами, — когда проводишь всю жизнь в море, поневоле привыкаешь к монологам: в штиль призываешь ветер, в бурю — тихую погоду, а ночью беседуешь с Богом.

Эмманюель недоверчиво посмотрел на своего собеседника, но тот выдержал этот взгляд с тем простодушным выражением на лице, которое появлялось у него сразу, как только он замечал, что мушкетер за ним наблюдает. Графа удивляло это сочетание насмешки над людскими делами и поэтического отношения к делам Божьим; но так как он видел в этом странном моряке только готовность оказать ему необходимую услугу, пусть и в несколько причудливой форме, то охотно принял его предложение. Минут через пять молодые люди неслись к неизвестному кораблю благодаря усилиям шести крепких матросов: они гребли так ровно, с такой точностью, как будто веслами двигала машина, а не человеческие руки.

II

По мере того как они продвигались вперед, изящные формы фрегата вырисовывались перед ними во всех подробностях и видно стало их удивительное совершенство. И хотя за неимением навыка или интереса молодой граф д’Оре не был знатоком красоты, облеченной в такую форму, он не мог не любоваться изящными обводами корпуса, красотой и прочностью мачт, тонкостью канатов, которые на фоне неба, озаренного последними лучами заходящего солнца, казались гибкими шелковистыми нитями, сотканными каким-то гигантским пауком.

На фрегате царило все то же безмолвие, и никто на нем, по беспечности или из надменности, по-видимому, не обращал внимания на приближающуюся шлюпку. Один раз молодому мушкетеру показалось было, что из порта подле закрытого жерла пушки высунулась подзорная труба, обращенная в их сторону; но в это время корабль, повинуясь дыханию океана, в своем медленном круговом движении повернулся к ним носом и внимание графа привлекла резная фигура из тех, которые обыкновенно украшают носовую часть корабля и в честь которых его называют: то была дочь Америки, открытой Христофором Колумбом и завоеванной Фернаном Кортесом, — индианка с разноцветными перьями на голове, с обнаженной грудью и коралловым ожерельем на шее. Остальная часть этой полусирены-полузмеи извивалась прихотливыми арабесками по всему носу фрегата.

Чем ближе подходила шлюпка к фрегату, тем больше, казалось, эта фигура приковывала к себе взгляд графа. То была скульптура не только необычная по форме, но и замечательная по исполнению: легко было заметить, что не ремесленник, а большой художник извлек ее из куска дуба, где она дремала в течение веков. Моряк, со своей стороны, с профессиональным удовлетворением наблюдал, как внимание сухопутного офицера все более сосредоточивается на корабле. Наконец, заметив, что граф совершенно поглощен созерцанием фигуры, о которой мы сейчас говорили, он (похоже, с некоторым беспокойством) решил дождаться, пока тот выскажет свое мнение. Но граф безмолствовал, хотя они подошли к кораблю достаточно близко, чтобы видна была вся красота скульптуры, и моряк решил первым прервать молчание, в свою очередь обратившись с вопросом к спутнику.

— Ну, граф, — сказал он, скрывая под притворной веселостью нетерпение, с которым ожидал ответа, — что вы скажете об этом шедевре?