Капитан Рубахин

Петрушка важничал, и в то же время на каждом шагу ощущал, что власть у него получается какая-то потешная, и всерьёз его никто не принимает. И потёртый кожаный портфель, выпрошенный у заезжего землемера, уважения Прихлёбову тоже не добавил. Но зато ещё больше утвердилась в нём ненависть к тем, кому власть его была не нужна.

Когда сверху потребовали первый список кулаков, Петруха со злорадством и наслаждением включил в него самых уважаемых на селе людей. Казалось ему, что получил он, наконец, повод заставить уважать и его, уже не Петрушку, а Петра Саввича Прихлёбова.

Истины ради нужно сказать, что Прихлёбов и сам не ожидал, чем на деле всё это обернётся. И только когда нагрянул милицейский отряд, когда заголосили тут и там бабы, когда приезжие стали стрелять собак, врываясь в указанные им дворы, он в полной мере ощутил всю тяжесть и жестокость стоящей за ним власти. Дошло до его мозгов, почему это сразу по приезду командир отряда под расписку передал ему тяжёлый чёрный наган, а один из милиционеров вывернул на стол из кармана шинели пригоршню патронов.

Первым взяли шутника, кто выкликнул Петруху в председатели…

И вот, как скрылись за росстанями подводы, увозящие семерых избитых в кровь и связанных мужиков, из тех, кто пытались сопротивляться, и не стало слышно плача баб и ребятишек, Петрушка вдруг обнаружил, что стоит на околице один. Актив разбежался и попрятался, и на село опустилась мертвящая тишина.

Втянув голову в плечи, боясь поднять глаза, Прихлёбов нашкодившим псом протрусил по опустевшей улице к сельсовету, заперся на тяжёлый засов и трясущейся челюстью выдернул затычку из бутыли с мутным самогоном…

Теперь вот начальство застало Петрушку врасплох. В сельсовете на столе красовались остатки вчерашней пьянки, да и сам Прихлёбов только что приложился к запасной бутыли самогона для поправки подпорченного с ночи здоровья.

Председатель вообще-то был упреждён, что из области вот-вот нагрянут, и вчера члены сельсовета как раз и занимались составлением нового списка на раскулачивание в соответствии со спущенным сверху письменным указанием.

Обсуждение проклятого списка без самогона не складывалось: актив несознательно прятал глаза, никто не хотел высовываться первым. Когда уже употребила вся сельская власть по стакану-другому сивухи под мочёные яблоки, дело едва-едва сдвинулось с мёртвой точки.

Петруха каждое имя выдавливал из своих соратников с большим трудом, чуть ли не калёными клещами. Заседание затянулось заполночь, выпили четверть самогона, а на бумаге едва накарябали несколько фамилий…

Приезжий начальник, брезгливо присевший на скамью у стола, взял список и удивлённо вскинул на Прихлёбова острые, маленькие глазки:

– Вот это и все ваши мироеды?!

– Тык весной же всех главных вывезли, – залопотал Петрушка, обливаясь кислым похмельным потом. – Эти вот остались, а больше и нету, вроде бы как…

Приезжий ухватил сбоку деревянную кобуру с маузером, грохнул ей по столешнице и приказал:

– Собрать актив! Немедленно!

Вскоре ожидалось прибытие конного специального отряда милиционеров, который слегка поотстал на марше от механизированного начальства.

Через некоторое время немногочисленная Ильинская власть во главе с Прихлёбовым ёжилась и бледнела под смертельным взглядом сразу трёх глаз: два из них принадлежали приезжему уполномоченному, третий – его маузеру, вынутому из кобуры и положенному посреди наспех очищенного стола.

Не мудрствуя лукаво, чёрный грач тыкал обкуренным пальцем в потрёпанную и засаленную амбарную книгу, где были записаны все жители Ильинского, и монотонно задавал один и тот же вопрос:

– Этот – что имеет?

Активисты, путаясь и заикаясь, начинали перечислять скот и другое имущество, о котором знали в названном хозяйстве.

Обкуренный палец, слегка помедлив, двигался дальше, либо тут же твердым своим ногтем делал пометку. Список обречённых на раскулачивание быстро рос, как рос и едва скрываемый ужас в глазах собравшейся кучки борцов с пережитками царского строя.

– Этот – что имеет?

Палец уперся в фамилию прихлёбовского соседа, Андрея Рубахина, рядом с которым нынешний председатель сельсовета вырос сызмальства. А после Андрей не раз выручал по жизни незадачливого соседа то мешком муки, то ещё чем-нибудь, чтобы перелатанные портки с Петрухи совсем не упали.

Петрушка похолодел и промямлил:

– Тык детей у него четверо: три девки, да парнишка самый малый. А что имеет, тык лошадь одна да корова с телёнком, да подсвинка два – вроде, как бы и не кулак Андрюха…

– Это что значит – вроде? – острые глазки уперлись в Прихлёбова. – А в избе что?

– Машинка! Швейная машинка! «Зингер»! – выкрикнул из угла Стёпка Тащилин, считавшийся заместителем председателя и поспешивший на выручку растерянному Прихлёбову.

В начальственных глазах неожиданно вспыхнул явный интерес:

– Вот как! А хозяин – дома сейчас?

– Нету его! – заявил Тащилин, довольный тем, что обратил на себя внимание высокого начальства. – В город намедни поехал. А дома – только жена с ребятишками.

Твёрдый начальственный ноготь с нажимом черкнул по фамилии.