Капитан Сатана или приключения Сирано де Бержерака

— А вот увидим. Возьми этот перстень, подарок моего друга Колиньяка, и снеси его в заклад. Думаю, что ты получишь за него тысячу пистолей.

— Вы хотите продать его?

— Нет, только заложить…

Вдруг легкий шорох привлек внимание Сирано. Эта было трение какого-то инструмента по дереву; шум доносился с потолка, но был настолько слаб, что Сирано не мог его определить.

— Очевидно, здесь завелись мыши, — наконец проговорил он, — дрянной домишко. Надо будет попросить хозяина поставить на чердаке несколько мышеловок, а то, чего доброго, эти проклятые грызуны, съедят все мои книги и бумаги.

Тем временем таинственный старик, поместившийся над Сирано, сверлил в полу своей комнаты дыру, затем, растянувшись на полу и приникнув ухом к отверстию, стал прислушиваться.

— Я спасен! — пробормотал он, услышав замечание Сирано.

Между тем, послушав еще немного и не уловив больше шума, Сирано продолжал:

— Ну-с, дитя мое, так ты отправляешься сейчас же к какому-нибудь ростовщику в ссудную кассу, заручаешься там верным обязательствам и приносишь его мне вместе с деньгами.

— Ну а затем?

— Затем ты употребишь эти деньги, как я тебе говорил, и явишься ко мне. Перед отъездом же нам надо будет поговорить пообстоятельнее. Ступай, сегодня вечером я дам тебе последние приказания.

— Стало быть, мне придется ехать?

— Да, завтра утром, если Бог даст, поедешь.

— А долго будет продолжаться это путешествие?

— Это будет зависеть от твоей расторопности и аллюра твоей лошади. До вечера!

— До вечера, — ответил слуга, не смея больше надоедать вопросами.

— Как раз успел вовремя! — проговорил старик, поднимаясь с пола, и, сообразив, что до вечера ему не придется услышать ничего интересного, он, кашляя и хромая, сошел вниз в столовую, где, к недоумению хозяина, помнившего его прежние слова, велел Варваре приготовить себе яичницу, жаркое и кружку пива. Быстро окончив обед и разложив перед собой бумаги, он принялся что-то писать.

Хозяин, любопытный, как все ему подобные люди, предполагая, что старик беседует с музами, тихо приблизился к его столу и вежливо осведомился о его занятии.

— Ах, мой герой так трудно дается мне, вот уже двадцатый раз начинаю его главный монолог и вижу, что это грубое, аляповатое подражание несравненному, великому Бержераку! — проговорил, кашляя, старик. — Первый попавшийся отрывок из его стихотворения в тысячу раз больше стоит всего, что я мог выжать из моей бестолковой головы! Выслушайте только это место из его неподражаемой «Агриппины».

Забросив трагическим жестом салфетку через плечо, широко взмахнув рукой и страшно вращая глазами, он воскликнул с пафосом:

— «О нет, я ее ненавижу! Я ненавижу ее всей душой!» Это говорит Сежанус! — произнес старик, поясняя. — «Нет! Я ненавижу ее в душе! И хотя она обожает меня и готова жертвовать мужем, братом, племянниками, она для меня ужасна! Я не могу приручить свое сердце к ее страсти, а ее благодеяния внушают мне отвращение!» — крикнул он так, что хозяин от страха шарахнулся в сторону.

— Как это величаво, как прекрасно! — воскликнул старик с восторгом. — Эти стихи подавляют меня своим величием, и после них я не хочу профанировать искусство своей пачкотней. Уж лучше налейте мне кружку вина!

«Кажется, он чувствует больше пристрастия к Бахусу, чем к музам!» — пробормотал хозяин про себя.

После этого замечания, доказывавшего некоторую осведомленность его в области мифологии, хозяин с почтением взглянул на поэта и поспешил исполнить его требование.

В поэтическом энтузиазме старик незаметно осушил кружку вина, а хозяин с приятной улыбкой поддерживал столь выгодное для него волнение поэта.

Окончив вторую кружку, старик окинул комнату посоловевшими глазами, поклевал несколько раз носом и, кашлянув раза два, медленно опустил голову на стол и вскоре совсем соскользнул под стол, откуда и донесся его могучий храп с присвистыванием.

Был уже поздний вечер, когда к воротам гостиницы подъехал всадник на сильной серой лошади. Легко соскочив с седла и привязав лошадь к железному кольцу у ворот, он шумно вошел в зал, немилосердно стуча высокими охотничьими сапогами и гремя огромными шпорами. Это был не кто иной, как Кастильян.

Лишь только он скрылся на лестнице, ведущей в квартиру Бержерака, как пьяный старик проснулся, потер глаза и, оглашая комнату могучими протяжными зевками, выполз из-под стола.

— Я хорошо вздремнул! — покачиваясь и покашливая, обратился он к удивленному хозяину. — Да, это немного подкрепило мои слабые силы, но… недостаточно… надо продолжить. Будьте добры, дайте свечу.

— Прикажете проводить вас?

— Нет, не надо, я уж как-нибудь… сам! — и, пошатываясь, он пошел к лестнице.

Войдя к себе в номер, он мигом стряхнул с себя притворное опьянение и, заперев дверь, снова прижался ухом к отверстию в полу.

XVIII

— Ну, сколько? — коротко спросил Сирано при виде Кастильяна.

— Тысячу двести пистолей!

— Ого, порядочный жид. Двести пистолей сверх ожидания!

— Он сказал, что если вы захотите продать этот перстень, так он добавит вам еще четвертую часть этой суммы.