Капитан Шопот

— Ну, пускай появится, встретим как положено!

Полковник затоптал папиросу. С такой же охотой затоптал бы он в землю и анонима! Найти бы этого негодяя да проучить как следует! Может быть, этим займется одна из инстанций, на которые так надеялся, рассылая свою грязную писанину аноним!

Еще немного походили между буками. Нелютов подумал было, не сказать ли капитану об анонимке, посмеялись бы над клеветником вместе. Но потом решил: не нужно. Зачем портить настроение еще одному хорошему человеку?

Капитан нравился полковнику все больше. Штабисты удивительно метко охарактеризовали его: «скромный, сдержанный...» И о том, что он, Нелютов, командным голосом не владеет, тоже правильно когда-то писали. Потому что не всегда и нужно владеть командным голосом. Прощаясь, он подмигнул Шопоту:

— Пригласишь, когда будете отмечать рождение сына?

— Непременно, — ответил капитан, и его бровь так симпатично поднялась, словно бы приветствуя полковника, что Нелютов от души засмеялся и добавил уже, находясь в машине:

— Только чтобы непременно сын был, а то дочери мне уже... ох!

7.

Немецкий доктор (не Кемпер, нет, теперь у него была заковыристая фамилия умершей жены, но никто фамилии не запомнил, потому что она не играет никакой роли) на новехонькой «шкоде» с чешскими — правда, временными — регистрационными знаками проехал через контрольно-пропускной пункт на участке заставы капитана Шопота в один из ясных летних дней. Доктор был печален, утомленно прикрывал покрасневшими веками водянистые глаза, послушно подал темно-зеленую книжечку своего паспорта, равнодушно отреагировал на требование поставить машину на смотровую яму, беспомощно развел руками: дескать, сами видите, человек в трауре, ему не до дел земных, он углублен в эзотерическое[2], но если вам так уж нужно, то пожалуйста, делайте свое, а я отдамся своему.

— Вы разрешите, чтобы наш шофер поставил на осмотр вашу машину? — вежливо спросил немца контролер.

— О да, пожалуйста, — грустно улыбнулся Кемпер.

Машину осмотрели снизу, Микола, шофер Шопота, заглянул в мотор, в багажник, осмотрел внутри; насвистывая, подошел к капитану.

— Ничего недозволенного не обнаружено, товарищ капитан!

— Благодарю вас, — придерживаясь официального тона, ответил Шопот, — выведите машину доктора на шоссе.

Контролер поставил в заграничном паспорте доктора штамп о въезде в Советский Союз, отметил, в каком пункте осуществлен въезд, подал доктору документ.

— Можете продолжать путешествие, герр доктор. Счастливой дороги по нашей стране.

Немец кивнул в знак благодарности.

— И счастливого возвращения.

Доктор кивнул еще раз.

— Горе у человека, — оказал контролер, когда Кемпер поехал.

— У них, ежели что — сразу ленточки вешают. — Миколе доктор почему-то не понравился. — А у нас и ленточек не хватило бы, когда была война... У меня брат был... Ехали фашистские танки через село, а Юрко стоял у дороги... малый еще совсем, без штанишек... так они остановились, позвали своего одного... Молодой еще совсем, наверное, новобранец... а у них, у новобранцев, вырабатывают злость, как собаковод у служебной собаки... Дали ему канистру с бензином, толкают к Юрко... а Юрко ничего не понимает, смотрит. Испугался, видно, пошевельнуться не может... Молоденький немчик упирается, боязно ему, что-то в душе еще, видно, было... Они ему в спину кричат, угрожают, подбежал офицер, вышел вперед, командует... Ну, тот тогда на Юрка — бензином... Юрко бежать. Его сбили с ног, топчут, а своему кричат: «Лей!» А потом — спички зажженные на Юрко... Жгли живого... А сами, вишь, — ленточки... Сердобольные!

— Ну, мы с тобою, Микола, теперь дипломаты, — промолвил капитан. — Пережили много, перетерпели всего, но тут не имеем права ни о чем вспоминать, когда встречаем гостей... Проверил, все в порядке — козырнул, в добрый путь!

— Да я разве что? Братик вспомнился... У вас же, наверное, тоже кого-нибудь убили, товарищ капитан?

— Отца.

Этот белобрысый одутловатый мужчина с водянистыми глазами, в тщательно выглаженном светло-сером костюме с черной ленточкой на лацкане пиджака выделялся из пестрых туристов своей молчаливостью и стремлением к одиночеству. Он не надоедал мелочными расспросами интуристовским переводчикам, не стремился брать интервью у первого встречного, не раздаривал автографов и не собирал их, не возмущался тем, что его не приглашает провести вечер какая-нибудь советская семья, не стремился обрастать в новой стране знакомыми. И маршрут для своего путешествия выбрал самый простой и скромный: через Карпаты и Полесье в Киев и обратно. Ясное дело, для небольшого хотя бы разнообразия возвращаться должен был по другой дороге. Не соблазнила его Москва с ее Кремлем, самым большим в мире собранием старинных русских и византийских икон, фресок и мозаик, не потянуло и в Ленинград, где один лишь Эрмитаж стоит половины всех музеев Европы, вместе взятых. Рекламные проспекты «Интуриста» приглашали путешественников на теплые берега Черного моря, в Крым и на Кавказ или в оазисы Средней Азии — ни одна страна в мире не могла предложить туристам такой большой выбор!