Капитан Сорви-голова

И, сжав кулаки, вытянулся и умер.

На этом участке борьба окончилась поражением шотландцев. Остатки гордонцев стали поспешно отступать.

Буры, гуманность которых, проявленная во время этой войны, завоевала им всеобщую симпатию, поспешили оказать помощь раненым. Сорви-голова влил Патрику в рот несколько капель спирта. Шотландец вздрогнул, открыл глаза, узнал своего противника и, прочитав у него в глазах бесконечное сострадание, схватил его за руку и тихим, как дыхание, голосом произнес:

— Что с отцом?

— Пойду узнать… Сейчас вернусь.

Сорви-голова побежал к месту сражения и, найдя полковника среди груды тел, заметил, что тот еще дышит. Он поручил его санитарам, а сам уже собирался вернуться к Патрику, чтобы сообщить ему, что отец его жив и надежда на его выздоровление еще не потеряна, когда раздавшееся поблизости рыдание заставило его оглянуться. Он увидел Поля, который, стоя на коленях возле тела волынщика, читал посмертное письмо шотландца к матери.

— На, прочти, — сказал Поль, увидев Жана Грандье. — Как это ужасно!..

И Сорви-голова, взяв из его рук письмо, прерывающимся от волнения голосом прочитал:

«Под Ледисмитом, 23 ноября 1899 г.

Милая мамочка, сегодня не ваша очередь, сегодня я должен бы писать отцу. Но я не могу не писать вам, потому что какое-то предчувствие говорит мне, что это последнее мое письмо. Не понимаю, что со мной происходит; я здоров и чувствую себя превосходно. Но прошлой ночью я видел страшный сон… Мне кажется, что завтра буду убит. Так тяжело на душе, и сердце ноет… Только что я выходил из палатки — стоит чудная ночь. Я глядел на синее ясное небо, на яркую звезду над моей головой и подумал, милая мама, что она смотрит сейчас и на вас, и мне захотелось тоже взглянуть на вас…

Если бы вы только знали, что здесь творится!.. На днях возле меня в окопе упал один солдат моей роты. Он не умер сразу; осколок снаряда попал ему в живот. О, как страшно было смотреть на него!.. Он рыдал, умоляя врача прикончить его, чтобы избавить от страданий, и даже сам доктор не мог удержаться, чтобы не сказать:

«Воистину проклятая штука война!»

И знаете, дорогая мама, мне очень не хотелось бы умереть такой смертью. Я думаю, вам было бы очень больно, если бы вы узнали об этом. Я хотел бы умереть побыстрее, чтобы не слишком долго страдать.

Но будьте покойны: что бы ни случилось, я честно исполню свой долг до конца. И хотя мне очень жаль покинуть вас, я все же счастлив, что отдал свою жизнь за нашу королеву и Великобританию.

Прощайте же, милая мама, крепко вас целую.

Джемми».

— И это я убил его! — дрожащим от слез голосом сказал юный бур. — Как ужасно! Сердце разрывается… И все-таки где-то в глубине души я чувствую, что только исполнял свой долг.

— Верно, Поль, и ты выполнил его с честью, — ответил Сорви-голова, указав рукою на отступавшие по всей линии английские войска.

Королевская армия разбита. Ее потери — две тысячи человек и двенадцать пушек. Бессовестные политиканы, рыцари разбоя и наживы, развязавшие эту войну, могут быть довольны!

Грохот сражения сменился мертвой тишиной. Англичане, потерпевшие еще одно поражение, в беспорядке отступили в Ледисмит. Буры укрылись в своих неприступных укреплениях, с замечательным искусством возведенных вокруг Ледисмита. Это был своего рода укрепленный лагерь, охраняемый выдвинутыми вперед «патрулями» 33.

В лагере закипела мирная жизнь. На скорую руку исправляли всякие повреждения, чистили орудия, перевязывали раненых коней, чинили разорванную одежду, подлечивали раны. С невозмутимым спокойствием люди готовились к новой битве.