Капитан Сорвиголова

Сорвиголова влил Патрику в рот несколько капель спирта. Шотландец вздрогнул и, открыв глаза, узнал своего противника. Прочитав в его взоре глубокое сочувствие, схватил Жана за руку и тихим, как дыхание, голосом произнес:

— Что с отцом?

— Пойду узнаю…

Обнаружив полковника среди груды недвижных тел, Сорвиголова заметил, что тот еще дышит. Он подозвал санитаров и уже собирался вернуться к Патрику с сообщением о том, что отец жив и состояние его не совсем безнадежно, как вдруг услышал поблизости рыдание. Поль, стоя на коленях возле волынщика, держал в руке предсмертное письмо шотландца к матери.

— На, посмотри, — сказал Поль, увидев Жана. — Это так ужасно!..

Сорвиголова прерывающимся от волнения голосом прочитал:

«Под Ледисмитом, 23 ноября 1899 года

Дорогая мамочка!

Сегодня не ваша очередь, сегодня я должен бы писать отцу. Но я не могу не писать вам, потому что, кажется, это последнее письмо. Не понимаю, что со мной происходит. Я здоров и чувствую себя превосходно, но прошлой ночью привиделся мне страшный сон… Наверное, завтра буду убит. Тяжко на душе, и сердце ноет… Только что выходил из палатки — стоит чудная ночь. Глядя на синее ясное небо, на яркую звезду над моей головой, подумал, что она смотрит сейчас и на вас, моя милая мама, и я позавидовал ей…

Вы даже не представляете себе, что здесь творится!.. На днях возле меня в окопе упал солдат из моей роты. Осколок снаряда попал ему в живот, но он не сразу скончался. Как страшно было смотреть на него!.. Он рыдал, умоляя врача прикончить его, чтобы избавить от невыносимой боли, и даже сам доктор не смог сдержать своих чувств. «Воистину проклятая штука война!» — воскликнул он.

И знаете, дорогая мама, мне очень не хотелось бы умереть так. Думаю, вам было бы очень горько, если бы вы узнали о моих страданиях. Куда лучше смерть мгновенная, без всяких мучений.

Но будьте покойны, что бы ни случилось, я не поступлюсь честью своей. И хотя мне очень жаль покидать вас, я все же счастлив, что отдаю жизнь за нашу королеву и Великобританию.

Прощайте же, мамочка, крепко вас целую.

Джимми».

— И это я убил его! — дрожавшим от слез голосом произнес бур. — Как ужасно! Сердце разрывается… Единственное утешение, что я лишь исполнял свой долг.

— Верно, Поль, и выполнил ты его прекрасно! — ответил Сорвиголова, указав рукою на отступавшие по всей линии английские войска.

Королевскую армию разбили. Ее потери составили две тысячи человек убитыми и ранеными и двенадцать орудий. Бессовестные политиканы, рыцари разбоя и наживы, развязавшие эту войну, могли быть довольны!

Грохот сражения сменился полной тишиной. Англичане, потерпев еще одно поражение, в беспорядке отошли к Ледисмиту. Буры затаились в неприступных оборонительных сооружениях, искусно возведенных вокруг находившегося в кольце противника и представлявших собой своего рода укрепленный лагерь под охраной выдвинутых вперед конных дозоров.

Жизнь вернулась в привычную колею. Подлечивали раны, ухаживали за ранеными лошадьми, исправляли повреждения, чистили орудия, чинили разорванную одежду, с невозмутимым спокойствием готовясь к новой битве.

Под прикрытием холма были разбиты четыре большие палатки, над которыми развевался белый флаг с красным крестом. Здесь размещался бурский полевой госпиталь.

В каждой палатке до сотни раненых — буров и англичан, последних — вдвое больше. Они лежали на маленьких походных койках, на носилках, а кто и прямо на земле. Сведенные вместе единой судьбой, недавние противники относились друг к другу без всякой вражды.