Капитан Сорвиголова

Разведчики должны по возможности избегать боя, и поэтому Жану Грандье следовало бы незаметно от противника предупредить товарищей об опасности. Но попробуйте говорить о благоразумии с парнем, который так и ищет случая оправдать свое прозвище!

«Английский разведчик! — мелькнуло в голове Жана. — Сам просится в плен!»

Поднявшись, юноша в несколько гигантских прыжков очутился возле врага и что есть сил сдавил его в своих объятиях. Но что за чудо! Пальцы ощутили лишь пустоту, вернее, рыхлую грубошерстную ткань, по всей вероятности, одеяло, которое, однако, не оставалось на месте: чьи-то невидимые руки тянули его к себе, — очевидно, за привязанные к нему бечевки.

— Меня провели! — прошептал Сорвиголова, постигший наконец легкомысленность своего поведения.

Увы, провели не одного Жана! Его товарищи точно так же, как и он, полонили вместо вражеских разведчиков тряпье.

Но к чему была эта уловка? Лишь для того, чтобы взять их в плен и уже затем напасть на бурских часовых, мирно дремавших с трубкой во рту.

Все произошло в несколько секунд. Два взвода англичан — о, теперь они не скрывались! — окружили молокососов, схватили и, зажав рты, повалили на землю, прежде чем те успели крикнуть своим. Насмешливый голос сказал по-английски:

— Эти юные болваны попались все же на удочку.

Полузадушенный, Сорвиголова зарычал от бешенства.

— Молчание или смерть! — приказал тот же голос. — Вперед, и без шума!

Сорвиголова думал о грозившей бурам опасности. Стремясь во что бы то ни стало, хотя бы ценою собственной жизни, предупредить их, он, подобно рыцарю д’Ассасу[53], ни минуты не колеблясь, отчаянным усилием вырвался из рук солдата, сжимавшего ему горло, и громко закричал:

— Тревога!.. Тревога!.. Англичане!..

Солдат занес саблю и непременно рассек бы Жану голову, если бы тот не увернулся. Выхватив револьвер, юноша в упор выстрелил в противника и, понимая, что все равно пропал, воскликнул насмешливо:

— Не вышло с сюрпризом, господа англичане!.. Запомните эту последнюю шутку, которую сыграл с вами Сорвиголова!

Он сделал было попытку выпустить во врагов еще несколько оставшихся в револьвере пуль, чтобы как можно дороже продать свою жизнь, но множество рук уже схватили его. Десятки здоровенных кулаков обрушились и на других молокососов.

Жана, вероятно, прикончили бы тут же, если бы до чьих-то ушей не дошло так гордо брошенное им «Сорвиголова».

— Не убивайте его! Это Брейкнек![54] За него обещано двести фунтов! — завопил кто-то истошным голосом.

Юноше повезло куда больше, чем герою Клостеркампа: хотя он криком и выстрелом предупредил своих об опасности, его не растерзали на месте.

В бурском лагере уже протрубили тревогу. Мгновенно ожили окопы, загремели выстрелы, загрохотали пушки… Ночная атака была отбита.

Зато навсегда умолкли креол из Реюньона и молодой итальянец Пьетро, а Сорвиголова с тремя оставшимися в живых товарищами оказались в плену. Капитан Брейкнек, как называли англичане Жана, мог самостоятельно передвигаться, остальные же были в таком состоянии, что их пришлось нести.

По тому, как часто повторялось его имя в английском лагере в Ледисмите, капитан молокососов понял, что пользуется тут столь же почетной, сколь и опасной популярностью.

Пленников побросали как попало в каземат, стены которого были выложены, словно блиндаж, железнодорожными шпалами, и заперли, не дав ни корки хлеба, ни глотка воды. Бедные сорванцы провели тяжелую ночь: их мучила жажда, они истекали кровью и задыхались. Сорвиголова утешал и подбадривал товарищей, насколько это было возможно, однако перевязать их раны в кромешной тьме так и не сумел.

Но вот рассвело и наступил день, когда должна была решиться их участь!

Первым из каземата вывели капитана Сорвиголову. Судя по доломану[55] цвета хаки и двум золотым звездам, вышитым на эполетах, его доставили к драгунскому капитану. С нескрываемой иронией разглядывал офицер командира молокососов, охранявшегося четырьмя солдатами, стоявшими прямо и неподвижно, словно деревянные истуканы, и, как и подобало истым англичанам, с надменным выражением лица. Вдоволь насмотревшись, драгунский капитан без околичностей приступил к допросу:

— Значит, вы и есть тот самый француз, известный под именем «Сорвиголова», который возглавил интернациональный отряд юных волонтеров?

— Да, это я! — гордо ответил Жан Грандье, глядя прямо ему в лицо.

Офицер зловеще улыбнулся, вынул из внутреннего кармана доломана небольшой бумажник и достал оттуда сложенную вдвое визитную карточку. С нарочитой и насмешливой медлительностью он разогнул ее и, поднеся к глазам Жана Грандье, произнес:

— Значит, вы — автор этого фарса?

Сорвиголова узнал одно из пяти писем, отправленных им членам военно-полевого суда. Читатель уже знает, что в этих посланиях командир молокососов напоминал убийцам Давида Поттера о смертном приговоре, который вынес им бур, и уведомлял их о том, что он, Сорвиголова, исполняя последнюю волю своего друга, поклялся истребить их всех.

Сорвиголова был оскорблен столь откровенно пренебрежительным отношением к его угрозе.