Капитан Сорвиголова

— Да, майор Колвилл, это я! И, как видите, я сдержал слово и заставил вас заплатить кровью своей за смерть Давида Поттера…

— …Моего отца, которого убил ты, подлая собака! — прервал Жана бледный от гнева Поль, приближаясь к врагу, ответившему ему полным ненависти взглядом.

— Остальные неправедные судьи, приговорившие к смерти Давида Поттера, — продолжал Сорвиголова, — уже погибли от нашей руки. Полковник герцог Ричмондский, капитаны Рассел, Харден и Адамс — все они давно уже на том свете. Да и вам осталось жить всего лишь несколько минут.

— Как знать, иногда возвращаются… очень издалека, — произнес с иронией Колвилл, бравируя даже на смертном одре. Возможно, впрочем, что злодей рассчитывал при этом на великодушие своего благородного и всегда сострадательного к раненым противника.

— Увидим! — молвил глухо Поль. И хладнокровно, без малейшего колебания, приставил дуло ружья к виску майора и спустил курок.

— «Есть мертвецы, которых надо убивать!» — продекламировал в заключение Фанфан, весьма кстати вспомнив этот трагический стих.

— Тревога! Англичане!.. — послышались крики.

Молокососы стремительно покинули ферму, не успев предать земле тела невинных жертв английских захватчиков. Присоединившись к отряду, они вскочили на коней и вместе со всеми отступили перед неприятельскими войсками, темными линиями застлавшими горизонт.

ГЛАВА 9

Мрачное предчувствие. — Отступление. — Задание чрезвычайной важности. — Переправа через Вааль. — Поль и Патрик. — Упорное сопротивление. — Фермопилы. — Шквальный огонь. — Последний подвиг. — Капитан Жюно. — В преддверии смерти.

Незачем приписывать чуду неожиданное, хотя и запоздалое появление молокососов на ферме Блесбукфонтейн. Отважные юнцы производили в этих местах точно такую же разведку для маленького войска генерала Бота, какую совершали уланы для армии старого маршала. Так что встреча обоих отрядов была вполне закономерна.

С военной точки зрения, рейд бурского отряда удался на славу, поскольку результатом его явились уничтожение эскадрона улан и обнаружение приближения английской армии. Теперь, вовремя предупрежденный об опасности, генерал Бота сумеет принять срочные и необходимые меры.

Вылазка оказалась успешной и с точки зрения личных интересов отдельных ее участников: майор Колвилл, ненавистный командир улан, был убит, а Давид Поттер отомщен. Так что сыну казненного бура, казалось бы, следовало только радоваться от сознания исполненного долга. А между тем его терзала какая-то неизъяснимая печаль.

Молокососы мчались карьером к Ваалю, спеша доложить командующему о передвижении неприятеля. Поль, опустив голову на грудь, молча скакал между Фанфаном и Сорвиголовой. Гаврош с улицы Гренета, находивший, что все идет отлично, с беспечностью парижанина насвистывал веселый марш юных героев. Жан, часто оборачиваясь, обозревал горизонт. На его глазах отряды противника все более растекались по степи.

— Честное слово, дело, видать, предстоит горячее, — пробормотал он.

Поль, по-прежнему погруженный в молчание, казался ко всему равнодушным.

— Что с тобой? — обратился к нему Сорвиголова, удивленный состоянием друга. — Проснись, старина! Скоро бой.

Мальчик вздрогнул и окинул капитана необычным для него взглядом, полным грусти и нежности.

— Да, скоро бой, — ответил он. — Последний бой.

— Да ты что, в своем уме? — возмутился командир молокососов.

— Да, последний, — мрачно повторил юный бур. — По крайней мере, для меня.

— Это еще что за бред?! — воскликнул Жан.

— Скажи лучше — предчувствие, — возразил Поль. — Где-то глубоко-глубоко в душе я чувствую, близок мой конец. Не дышать уж мне воздухом вельдта дорогой отчизны, каждую пядь которой мы защищаем, не щадя жизни своей, не скакать на коне рядом с тобой, дорогой мой француз, любимый мой побратим. Никогда не увижу я больше родных и не смогу порадоваться победе вместе со всем народом…

— Полно, дорогой мой мальчик! Не говори так, умоляю, ты надрываешь мне сердце! — прервал его Сорвиголова. — В конце концов, все это вздор. Разве можно верить в предчувствия!

— И все же я знаю, меня убьют, — уныло ответил подросток. — Пока был жив хоть один из палачей моего отца, я никогда и не думал об этом. А теперь все кончено, пойми меня.

— Нет, нет и нет! Говорю тебе — нет! — убеждал Жан.

— Я не боюсь смерти, давно уже привык глядеть ей в глаза. И жизнь мне жаль только потому, что после моей смерти защитники отечества недосчитаются одного ружья, — сказал Поль и с наивной гордостью добавил: — И неплохого!..

— …Которое к тому же разнесет вдребезги еще не один английский череп, — попытался Фанфан внести веселую нотку в разговор, принявший столь мрачное направление. — А потом, право, не такая уж ты, брат, развалина, чтобы помышлять о вечном покое.